— Наконец прояснилось. Просто местный журналист кое-что прослышал в министерстве обороны. Но это не страшно. Они заодно...
— Чего хотят? — Панов выдавил-таки прыщик и прижигал его, макая палец в рюмку с водкой.
— Договорились, что платить за вертолеты деньгами не резон.
Сошлись на алмазах.
— Это лучше.
— Но он готов только в том случае, если, кроме причитающихся вам, в Москву перекинем и еще одну часть.
— Значит, туг никакой политики? — оживился Панов.
— Исключительно коммерция.
— Хорошо, подумаем. Сложно. Двинский под боком. Скажи, что речь может идти только о двух вертолетах. Придется все притормозить на пару дней.
Хорошо, что нет приказа от Саблина. Пусть поболтается в Луанде. Сговоритесь, где его найти.
Оливейра попытался возражать. Но Емельянов был непреклонен, и предпринимателю ничего не оставалось, как согласиться и откланяться. Панов снова полез в ванну и уже оттуда приказал Емельянову найти кубинского полковника Родриго Санчеса и назначить ему встречу в физиотерапевтическом кабинете. Госпиталь самое удобное место для таких встреч. В нем два крыла, кубинские палаты для лежачих больных и советские кабинеты, где работают советские врачи.
Пил подполковник без тостов. Угрюмо и сосредоточенно. Найденов, держа алюминиевую кружку, долго не мог решиться опрокинуть в себя ее содержимое, тем более, что налито было почти до краев. И не потому, что не хотелось выпить, а потому, что боялся. Он и трезвый-то не мог врубиться в происходящее с ним. А стоит выпить — все смешается в голове. Рубцов открыл банку килек в томате и ножом пытался поддеть мелкую рыбешку в соусе кроваво-запекшегося цвета. Ему не удавалось, рыбешки разваливались от малейшего прикосновения. Может, поэтому он зло прикрикнул на майора:
— Да пей ты в конце концов!
Найденов выпил.
— Стоит болтаться из страны в страну, воевать, комаров кормить, чтобы жрать такую гадость! У меня есть жена, деньги... а ухода за мной никакого! Тогда зачем мне все? — Рубцов не оставлял попыток подхватить кильку.
Найденов запил пивом и с ужасом стал ждать, когда комната поплывет перед глазами.
— Вот у меня Нинка, — не унимался Рубцов, — баба, должен сказать, видная, мужики реагируют. Но по хозяйству не любит управляться. Так, метнет на стол, что под рукой, сиди и жри. Ну, это, с другой стороны, и не обязательно, хотя когда прикрикнешь, обед сделает. Борщ умеет приготовить, салом заправит, с томатной пастой и с чесноком, эх, — вздохнул он, — а еще щи с кислой капустой делает. С похмелья оттягивает замечательно... Да, неплохая баба, только смолоду слаба на передок. И бил я ее, и поменять хотел. Плачет, кается, говорит, что в последний раз. Я не верю, но эти слезы, вопли... А потом, какая разница? Другая что — лучше будет? Вот я их подлое племя, считай, лет двадцать утюжу не переставая, и что? Все одинаковые. Это мы, дураки, делим их на блядей и святых.
