После условного стука дверь открылась, и в ванную комнату заглянул Емельянов. «Со мной Григорий Никитич», — не здороваясь, сообщил он. Панов приподнял тяжелые веки и невразумительно кивнул. Емельянов не понял, впустить Проценко или оставить за дверью. Но решил, что вдвоем легче отгавкиваться.
Полковник Проценко редко приглашался в святая святых генерала Панова — сияющую пятнистым мрамором и лимонным кафелем ванную комнату с большим овальным зеркалом, в котором отражался всякий, кто вступал в этот уголок сибаритства.
Не разлепляя век, генерал пробормотал: «Докладывайте».
Емельянов покосился на Проценко, тот отреагировал мгновенно и затараторил:
— Полковник Стреляный разместил всех раненых в госпитале. Жизнь большинства вне опасности. Пулевых ранений почти нет. Тяжело ранен полковник Санчес, задеты шейные позвонки. Его уже доставили в кубинский госпиталь. Мы в ближайшее время навестим товарища. Подполковник Рубцов и сержант Сантуш остались в крепости прикрывать вылет нашего вертолета. Есть основания считать их пропавшими без вести.
— Что?! — взревел Панов и с силой хлопнул ладонью по воде. Брызги веером обдали Проценко. — Вы мне о чем докладываете? О происшествии на офицерском пикнике? Вы хоть в общих чертах представляете размер международного скандала? — генерал высунул из воды руку с толстыми растопыренными пальцами и принялся их загибать, иллюстрируя свои подсчеты:
— Использование национального парка в военных целях — раз, гибель португальского профессора — два, участие в боевых действиях советского офицера — три, проведение операции без утверждения Москвой и приказа местного министерства — четыре... Что остается? А вот что, — генерал сложил при помощи оставшегося большого пальца фигу и принялся трясти ее над головой. — Вот что остается! Одна на всех!
Проценко понуро нахохлился. Его душа, открытая женскому хору, болезненно переносила грубость старших командиров. Емельянов, наоборот, внутренне собрался, понимая, что генерала охватила паника и здраво мыслить он не в состоянии. А значит, снова Емельянову спасать ситуацию. Самым приятным для референта явилось известие о невозвращении подполковника Рубцова. Ему очень хотелось считать его убитым. Но об этом станет известно только из сводок УНИТА.
Санчес тяжело ранен, значит, афера с вертолетами благополучно похоронена.
Генерал затаился и ждал от своих подчиненных хоть каких-нибудь идей. Емельянов не спешил их вываливать. Демонстративно разглядывал флаконы с одеколонами, бальзамы, баночки с кремами, веселящие глаз шампуни. Проценко боялся смотреть на генерала и на его отражение в зеркале.
