В фигуральном смысле горожанин является «людоедом», поскольку является «психофагом» — пожирателем душ. Вместе с едой он поглощает часть души, часть «несостоявшейся полноценной личности» каждого крестьянина.
Положа руку на сердце, не замечали ли вы в своих, городских рабочих коллективах или в дружеских компаниях, как распределяются и вдохновенно играются роли? Если нет, то в вашем восприятии hodieque manent vestigia ruris[143].
Роли могут выстроится и в других замкнутых сообществах, например в уголовном (да простится такое сравнение). Уголовный мир одновременно проще и сложней сельского. «Проще» поскольку лишен семейных иерархических пирамид, неким подобием которых являются мафиозные кланы и сложившиеся шайки, т. е. представляет собой довольно ровное «поле». «Сложней» поскольку разделен на собственно активно «работающее» сообщество мобильных и самостоятельных членов и на его «теневую» часть — сидящих в тюрьме. Собственно тюремные отношения и являют собой пример вынужденного замкнутого сообщества противостоящего тюремной администрации. Дополнительные факторы добавляются уже из первобытной среды: борьба за лидерство, за место в иерархии. Занятое место становится маской-ролью: «петух», «шестерка», «мужик», «пахан». В этом случае игра определяется очень жестким внутренним кодексом организующим практически весь характер поведения личности «на зоне».
Нельзя говорить о прямом соответствии театра тюрьмы театру деревни или армейской жизни, можно — лишь о типологии. Тюремная гиньоль в большинстве случаев не представляет едино живущего сложного организма. Организуемое ею действо ближе к законам поведения толпе, где происходит полное растворение личности в этом временно возникшем сообществе, ведущим себя по законам психической жизни организма более примитивного чем человек. Толпа способна только на достаточно рудиментарные эмоции: страх, гнев, экзальтация, агрессия. Причем эмоции активные иначе толпа распадается. Тюремное сообщество сложней, но не так как деревенское, поскольку в среде уголовников слишком сложна иерархия и специализация. И сами побудительные мотивы «играть театр» иные чем деревне.
Замкнутые коллективы — в основном производственные. В них единство достигается равенством производственных обязанностей большинства членов, представляют совмещение и «деревенского театра» и «провинциального зеркала», служа основой «корпоративной этики», в которую вносится иерархия, чем-то похожая на уголовную. Ограниченность рабочего времени, совмещенные «психологические типы поселений» не дают в полной мере выстроится на производстве как театру, так и «зеркальному миру», лишь окрашивая межличностные отношения на производстве. Корпоративные установки, система привнесенных высшими менеджерами отношений доводит формирование до нужной грани внося в труппу непоколебимую диктатуру «режиссера» — руководства корпорации. Вымученные «американские улыбки» «обязательные для персонала нашей фирмы» и прочие варианты производственного лицедейства, «кодексы поведения», униформа выстраивают новый театр вновь надевая на людей маски если те хотят «зарабатывать как можно больше». Новый коллективный организм — производственный, выстраивается сознательно с целью заполучить класс «новых крепостных крестьян» повязанных круговой порукой и выпячивающих навязанные руководством маски-роли для создания «делового климата» в коллективе и представления во вне «лица сотрудников фирмы» под личиной слащавой образины.
