— Спишь, что ли? — тронул его за рукав Карамышев.
— А что? — вздрогнул Иван, посмотрел вокруг. Служба заканчивалась, монахи и прихожане уже подходили к кресту, который держал собственноручно владыка Сильвестр, ласково улыбаясь каждому. Иван с Карамышевым оказались последними при крестоцеловании и, приложившись к распятию, пошли к выходу, где их уже поджидал все тот же монах, тихо сообщивший, чтоб шли следом за ним.
Приемная комната митрополита оказалась в длину не более пяти шагов, с небольшими оконцами и низким потолком. Вся противоположная от входа стена ее была увешена иконами, а длинный стол на резных точеных ножках завален книгами и бумагами. Ивану не приходилось прежде встречаться с владыкой, но он слышал от многих, что тот слыл большим книжником, собирал старые грамоты и рукописи и даже сам написал несколько книг, а потому Зубарев немного робел и понятия не имел, о чем станет вести разговор с митрополитом. Оставалось надеяться на тестя, который, наоборот, держался подчеркнуто независимо и все вытягивал вперед острый, успевший покрыться за ночь щетиной, подбородок.
Владыка неожиданно для них вошел через боковую небольшую дверцу, которую Иван не заметил, низко нагнув голову, а когда распрямился, пристально глянул на них, то показался вблизи еще выше ростом и необычайно худым, с бледным лицом, глубоко посаженными черными проницательными глазами. Иван и Андрей Андреевич шагнули под благословление и поспешили сесть на обыкновенную деревенского вида лавку, стоящую подле стены. Сам владыка опустился в простое деревянное кресло и, облокотясь о стол, изучающе посмотрел на них, чуть кашлянув, спросил глухим надтреснутым голосом:
— Что привело вас ко мне? Слушаю.
— Владыке, верно, известно, как пострадал я от рук неверных…
— Слышал, слышал, — коротко кивнул тот, пристально вглядываясь при этом в Ивана.
— Теперь принужден жительствовать у зятя моего, Ивана Зубарева, как–то по–книжному продолжил Карамышев, — в деревеньке, неподалеку от Тюмени, именуемой Помигаловой… — владыка молчал, ожидая, когда тот перейдет к сути дела. — А тут свояк мой Богу душу отдал, — Андрей Андреевич никак не мог нащупать нить разговора, Иван даже усмехнулся про себя, радуясь растерянности всегда излишне самоуверенного тестя, — да после себя долгов наоставлял, — продолжал тот, — а потому, ваше высокопреосвященство, имеем дерзость припасть к стопам вашим со смиреной просьбой: благословите начатое нами дело, — закончил он и замолчал, так ничего толком и не изложив.
