— Погляди, Вань! Ты только погляди, — протянул он ему большой и увесистый слиток белого металла. — Серебро!
— Да ну?! — вскочил на ноги Иван и выхватил слиток у тестя из рук, прижал к себе. — Получилось! Серебро! — Он опрометью кинулся, ничего не видя перед собой, в каретный сарай, где сидел почему–то скучный Тимофей Леврин.
— А ты чего не рад, — тормошил его Иван, — Все по–моему вышло. Гуляем?!
— Ехать мне надо, деньги бы за работу получить, — не глядя в глаза, проговорил Тимофей.
— Да найду я тебе деньги, не переживай. Только что с тобой случилось, не пойму?
— У него спроси, — кивнул в сторону Карамышева Тимофей.
Не обратив внимания на его слова Иван выскочил из каретного сарая, весь сияющий, неся перед собой на руках серебряный слиток, как будто то был не иначе, как философский камень, и влетел в дом, чтоб показать слиток всем домашним. При этом он не мог слышать разговора, что произошел между Карамышевым и Тимофеем Левриным. Тимофей, сокрушенно качая головой, проговорил:
— Эх, Андрей Андреевич, благодаря тебе принял я грех на душу, на обман пошел… От моей и твоей неправды большая беда случиться может.
— Да будет тебе, — поморщился Карамышев, — главное, Иван успокоится, а остальное предоставь мне решать. И чтоб ни гу–гу! Молчок! Понял?
— Как не понять… Всякому грешнику путь вначале широк, а после тесен. Кого бес попутал, того Бог простит…
На другой день Зубарев рассчитал Леврина, и тот, словно побитая собака, уехал на Колыванский завод, так и не объяснив ничего Ивану.
Иван согласился с предложением тестя обратиться к митрополиту Сильвестру и поведать ему о своих планах поиска в башкирских землях серебряных руд. К тому же, ему просто не терпелось хоть кому–то показать выплавленное на собственном дворе серебро. Завернув серебряный слиток в чистую тряпицу, Зубарев с Карамышевым приоделись и отправились на митрополичий двор в выездных саночках, запряженных бойким Орликом. Правда, жеребчик после смерти Зубарева–старшего, оставшись без хозяйского глаза, сильно сдал, из–под кожи выпирали ребра, и весь он стал какой–то мосластый, свалялась грива, длинный сизый хвост уже не вился на ветру во время бега, но осталась былая стать и красивый ход.
Потому он легко взомчал санки по взвозу и без остановки пошел дальше, выпластывая из–под себя красивые тонкие ноги, посверкивая полумесяцами подков.
Однако ворота при въезде на митрополичий двор оказались закрыты, и на стук вышел заспанный караульный, неохотно сообщил, что владыка уехал в Абалак, и, если очень нужно, могут найти его там.
