И тут, в посеревшем небе, изредка пробиваемом последними лучиками солнца, словно оно прощалось с этим миром навсегда, между двух сереньких облачков он увидел чей-то лик. Может, то было лишь видение в его воспаленном мозгу, а может, очередное облачко, высвеченное последним лучом, но он явственно различил облик деда Ивана, смотревшего на него оттуда, с неба.
«Не балуй, внуче! – услышал он его слова. – Коль приехал за дивчиной, то не возвращайся пустой. Ты же не знаешь, что тебя ждет завтра, потому подари ей счастье хоть на единый миг. Ты ж видишь, она ждет этого…»
И слова те были настолько явственны и отчетливо слышны, что он взглянул на Урсулу, ожидая ее вопроса. Вместо этого она спросила:
– Долго тут стоять будем? Если хочешь, заходи в дом, а нет, то давай попрощаемся. Мне еще собираться в дорогу нужно.
– Вот и собирайся, – неожиданно для себя заявил он. – Сейчас и поедем.
«Молодец, внучек, наша порода», – донесся до него шепот деда Ивана, он вновь глянул на небо, но лучики солнца уже пропали, спрятавшись за холм, и там, вверху, была сплошная неразличимая мгла. Зато радостным огнем зажглись глаза Урсулы, но она и виду не показала, пытаясь оставаться столь же невозмутимой и суровой.
– Куда это мы поедем? – спросила она, делая удивленное лицо, хотя поняла: он решился. Теперь он ее, и она никому никогда его не отдаст и не уступит.
– Со мной поедешь в Кенигсберг. И сына забирай с собой.
– С ума сошел! – отмахнулась она. – Там же солдаты, ваша армия стоит.
– Вот туда и поедем. А как доберемся до ближайшей церкви, то обвенчаемся. Поженимся, значит. Если ты не возражаешь, – добавил он через паузу.
– Вы, то есть ты… делаешь мне предложение? И что я должна сказать?
– Как что? Сказать, что согласна, – тут он притянул ее к себе и поцеловал, а она против своей воли обняла его за шею обеими руками и не хотела отпускать, боясь, что если отпустит, то упадет на землю без чувств.
– Я согласна, – наконец прошептала она, как только губы Василия оторвались от нее. – Но ты должен сказать все отцу, а он, если на то будет Божья воля, благословит нас. Ты это понимаешь?
– Конечно, понимаю. Урсулочка, дорогая, пошли в дом, а то заморожу тебя, ты и так уже как сосулька стала…
Взявшись за руки, они вошли в дом. Там за большим столом сидел в самом центре старый Томас, на лавке с края Санька доедал что-то вкусное, блаженно щурясь, а по обе стороны от хозяина сидела пожилая женщина в меховой шапке с пышной прической и, видимо, ее муж, беспрестанно шмыгающий простуженным красным носом.
