Потом — обед с пивом. Легкая невесомая дрема после еды. Вечерние посиделки с соратниками. Променад на сон грядущий. И — отбой.
И — ни волнений, ни тревог, ни забот.
Прискучило на одном месте — отправился путешествовать. Как бы по делам. То съезд в Лондоне, то конференция в Праге, то слет в Париже.
Лондон — это пабы и кэбы. Прага — это одна тысяча сортов пива. А Париж!.. Ах, Париж!.. Шерше ля фам, шерше! И они шершели. Еще как шершели! Нет слов описать это и поведать.
Все это так. Жизнь за границей действительно прекрасна. Но при наличии денег.
Коба слал. Но нерегулярно. Мама помогала молодым. Как могла. Шло из кружков. Но не лилось, а капало. А ведь были еще и соратники. И привезенные сбережения понемногу таяли.
А вот иностранные пролетарии очень огорчали.
Казалось бы — живут при империализме, высшей стадии капитализма, кануне коммунизма — светлого и радостного будущего всего человечества. И оно — это будущее — рядом, в одном шаге.
Только вот этот самый единственный шаг они не делали. Не было у них ни понимания, ни осознания своей великой роли в мировой истории.
Вроде бы должны дергать, теребить революционеров: где собираться? Как доставать оружие? Патроны? Во что одеться — в свое или дадут? Выпить можно? До или после? Словом, выспросить кучу разных вещей, нацеленных на победу революции.
И для этого они должны бегом бежать в марксистские кружки и требовать:
— Расскажите, что делать?
А революционеры должны им, даже не зная языка, на пальцах и картинках разъяснить, что же делать.
Ан нет. Ничего подобного не происходило. Никто в кружки не спешил. Рабочие сбивались в группы, но исключительно в пивных. И вели беседы там не о грядущих переменах, а о своем — мелком, житейском.
И будущее свое они видели вполне определенно: та же работа, и те же пивные посиделки вечерами. И это их вполне устраивало.
Зато революционеров это сильно нервировало. Нет кружков, значит, нет дохода, нет бесплатного харча, выпивки и жилья. Как жить? Тем более что никто ни на какую работу не рвался:
— Мы не можем свой революционный задор тратить на повседневную текучку.
Обида жгла революционеров. Они сидели по тюрьмам и ссылкам, страдали и мучились, терпели лишения и гонения. А люди, за счастье которых они вели эту борьбу и копейки не давали, чтобы им помочь.
Надо было что-то решать, и Владимир Ильич вспомнил про газету.
