Если из нашей серой российской действительности попытаться взглянуть на далекую заграничную жизнь, то в ней, как в морском пейзаже, линия, делящая плохое и хорошее, совсем не видна. И по нашей доброй традиции считать, что хорошо там, где нас нет, эта далекая чужая жизнь кажется бесконечным праздником, сказкой и карнавалом.
Заграница! Ах, заграница! Ах, дольче вита — сладкая жизнь! Кому в грезах, мечтах и ярких сновидениях не являлся этот необыкновенный мираж. Этот странный чужой мир. Где все так не похоже на нас. Где все культурно, интеллигентно, без мата.
— Разрешите! Позвольте! Будьте любезны!
Где вместо баб и мужиков — дамы и господа. Где женщины носят перчатки, не когда холодно или копать, а для гламура. Где мужчины не одевают телогрейки даже зимой. И ездят поголовно в автомобилях, сзади, ткнув рукой в спину водителю:
— Трогай, дружок!
Если смотреть вдаль, большое кажется маленьким. Мелкое теряется вовсе. И никому не видно ни грязных клошаров из зловонных клоак, ни голодных гарсонов на холодных мансардах, ни печальных гризеток, бродящих по площади Согласия в тщетной надежде добыть несколько экю на маникюр и педикюр.
Революционеры готовились к отъезду.
И вот наступил этот день, этот час, это время…
На вокзальном перроне царила обычная предотъездная суета. Толпа людей. Слезы, объятия, поцелуи. Слова прощания и напутствия. Басовитые выкрики носильщиков:
— Поберегись!
Владимир Ильич снимал с тележки большой чемодан.
— Что это у вас там? — полюбопытствовала Роза Землячка.
— Заячьи шкурки. Хочу Надюше пошить шубу.
— Да там, пожалуй, хватит и на две! — остро стрельнув глазками, заметила Роза.
— А вот это вы напрасно! — нахмурился вождь.
— Напрасно — о чем? — состроила Роза невинное лицо.
— Намекаете на товарища Инессу Арманд.
— Я?
— Да, да! Вы! Товарищ Арманд — соратник по борьбе.
— Это все знают, — подтвердила Роза.
— У нас общая цель.
— Безусловно!
— Мы стоим на одних позициях.
— Конечно, конечно! — согласилась Роза.
Чувствовалось, что общая цель ей понятна, а вот про борьбу и позиции ее хотелось расспросить поподробнее.
— Володя, я здесь! — выкрикнула из окна Надежда Константиновна.
— Позвольте!
Владимир Ильич рукой отстранил соратницу и внес чемодан в вагон.
Белесый дым густыми бакенбардами окутал стальную морду паровоза. Хриплый гудок возвестил о готовности к движению. Лязгнули сцепкой вагоны. Поезд медленно тронулся. И покатил, покатил, покатил, все ускоряясь и набирая ход…
За окном потянулись однообразные сельские пейзажи: поля, леса, перелески. Приземистые крестьянские избы, телеги, скот. Деревенская ребятня, махающая руками вслед бегущему поезду.
