, я обнаружил его погруженным в изучение «Summa contra Gentiles»
[936], в обществе двух гонорейных леди, Нелли-Свеженькой и Розали, шлюхи с угольной пристани.
Он оборвал себя.
— Пошли, Клинк. Пошли, скиталец Энгус с птицами[937].
Пошли, Клинк. Ты уже все доел после нас. О, я, разумеется, позабочусь о требухе и объедках для тебя.
Стивен поднялся.
Жизнь — множество дней. Этот кончится.
— Мы вас увидим вечером, — сказал Джон Эглинтон. — Notre ami[938]. Мур надеется, что Мэйлахи Маллиган будет там.
Бык Маллиган раскланялся панамой и бланком.
— Мсье Мур, — сказал он, — просвещающий ирландскую молодежь по французской части. Я там буду. Пошли. Клинк, бардам надлежит выпить. Ты можешь ступать прямо?
Посмеивающийся…
Накачиваться до одиннадцати. Вечернее развлечение ирландцев[939].
Паяц…
Стивен двигался за паяцем…
Однажды была у нас дискуссия в национальной библиотеке. Шекс. Потом.
Идет спина пая: за ней шагаю я. Наступаю ему на пятки.
Стивен, попрощавшись, как в воду опущенный, двигался за паяцем, шутом, ладнопричесанным, свежевыбритым, из сводчатой кельи на свет дневной, грохочущий и бездумный.
Что ж я постиг? О них? О себе?
Теперь гуляй как Хейнс.
Зал для постоянных читателей. В книге посетителей Кэшел Бойл О'Коннор Фицморис Тисделл Фаррелл кудрявым росчерком завершает свои полисиллабусы.
Вопрос: был ли Гамлет безумцем? Лысина квакера с аббатиком в беседе елейно-книжной:
— О, конечно, извольте, сэр… Я буду просто счастлив…
С гримасой игривой Бык Маллиган базарил бездельно с самим собой, себе ж благосклонно кивая:
— Довольная задница.
Турникет.
Неужели?… Шляпка с голубой лентой?… Написано не спеша?… Что?…
Посмотрела?…
Закругление балюстрады: тихоструйный Минций[940].
Пак[941] Маллиган, панамоносец, перескакивал со ступеньки на ступеньку, ямбами путь уснащая:
Джон Эглинтон[942], душка Джон,
Почему без женки он?
Потом вдруг разразился тирадой:
— Ох, уж этот китаец без подбородка! Чин Чон Эг Лин Тон[943]. Мы с Хейнсом зашли как-то в этот их театришко, в зале слесарей[944]. Как раньше греки, как М.Метерлинк, наши актеры творят новое искусство для Европы[945]. Театр Аббатства! Мне так и чуялся пот монашьих причинных мест[946].
Он смачно сплюнул.
Забыл: что он никоим образом не забыл как его выпорол этот паршивый Люси[947]. И еще: он бросил la femme de trente ans[948]. И почему не было других детей? И первенцем была девочка?
Задним умом. Беги, возвращайся.
Суровый затворник все еще там (имеет свой кусок пирога) и сладостный юнец, миньончик
