qua профессии, но все же резвость ваших коркских ног слишком заносит вас
[527]. Отчего нам не вспомнить Генри Граттана
[528] и Флуда или Демосфена или Эдмунда Берка? Мы все знаем Игнатия Галлахера и его шефа из Чейплизода, Хармсуорта
[529], издававшего желтые газетенки, а также и его американского кузена из помойного листка в стиле Бауэри, не говоря уж про «Новости Падди Келли»
[530], «Приключения Пью» и нашего недремлющего друга «Скиберинского орла». Зачем непременно вспоминать такого мастера адвокатских речей, как Уайтсайд? Довлеет дневи газета его.
ОТЗВУКИ ДАВНИХ ДНЕЙ
— Граттан и Флуд писали вот для этой самой газеты, — выкрикнул редактор ему в лицо. — Патриоты и добровольцы. А теперь вы где? Основана в 1763-м.
Доктор Льюкас[531]. А кого сейчас можно сравнить с Джоном Филпотом Каррэном[532]?
Тьфу!
— Ну, что ж, — сказал Дж. Дж. О'Моллой, — вот, скажем, королевский адвокат Буш[533].
— Буш? — повторил редактор. — Что же, согласен. Буш, я согласен. У него в крови это есть. Кендал Буш, то есть, я хочу сказать, Сеймур Буш.
— Он бы уже давно восседал в судьях, — сказал профессор, — если бы не… Ну ладно, не будем.
Дж. Дж. О'Моллой повернулся к Стивену и тихо, с расстановкой сказал:
— Я думаю, самая отточенная фраза, какую я слышал в жизни, вышла из уст Сеймура Буша. Слушалось дело о братоубийстве, то самое дело Чайлдса. Буш защищал его.
И мне в ушную полость влил настой[534].
Кстати, как же он узнал это? Ведь он умер во сне. Или эту другую историю[535], про зверя с двумя спинами?
— И какова же она была? — спросил профессор.
ITALIA, MAGISTRA ARTIUM[536]
— Он говорил о принципе правосудия на основе доказательств, согласно римскому праву, — сказал О'Моллой. — Он противопоставлял его более древнему Моисееву закону[537], lex talionis[538], и здесь напомнил про Моисея Микеланджело в Ватикане[539].
— М-да.
— Несколько тщательно подобранных слов, — возвестил Ленехан. — Тишина!
Последовала пауза. Дж. Дж. О'Моллой извлек свой портсигар.
Напрасно замерли. Какая-нибудь ерунда.
Вестник задумчиво вынул спички и закурил сигару.
Позднее я часто думал, оглядываясь назад, на эти странные дни, не это ли крохотное действие, столь само по себе пустое, это чирканье этой спички, определило впоследствии всю судьбу двух наших существований[540].
ОТТОЧЕННАЯ ФРАЗА
Дж. Дж. О'Моллой продолжал, оттеняя каждое слово:
— Он сказал о нем: это музыка, застывшая в мраморе, каменное изваяние, рогатое и устрашающее, божественное в человеческой форме, это вечный символ мудрости и прозрения, который достоин жить, если только достойно жить что-либо, исполненное воображением или рукою скульптора во мраморе, духовно преображенном и преображающем
