— Есть еще одна особенность работы на босса. Речь не об Алексее Ивановиче, с подобным можно столкнуться практически в любой фирме. Ты можешь что-то знать твердо, или о чем-то догадываться с более-менее высокой степенью вероятности, но это свое знание всегда носи в себе. А другие сами пусть догадываются.
— Мы едем в Санкт-Петербург, — сказала Люся.
Благожелательное молчание в ответ.
— Но мы едем за границу, — продолжила ободренная этим молчанием Люся.
Молчание.
— А из заграниц там одна только Финляндия, — сказала Люся. — И получается, что мы едем в Финляндию!
— Но я вам этого не говорила! — напомнила Наталья Романовна и засмеялась.
Смех у нее был молодой. И сама она вовсе никакая не сухая мымра. Испытавшая облегчение Люся засмеялась тоже. Она боялась Алексея Ивановича и ничего хорошего о нем не думала… Кроме того, что он голубоглаз… Интересно, а бывают ли у злых и жестоких людей голубые глаза? А может быть, зря она его боится? Но даже если она его боится… В любом случае она боится меньше, если рядом Наталья Романовна. Почему-то верится, что когда она рядом, ничего плохого не должно случиться.
Люся вздохнула, не сдержавшись.
— Не волнуйтесь, все нормально будет, — сказала Наталья Романовна, верно угадав состояние девушки.
— Я не волнуюсь.
Господи! Хоть бы все обошлось!
* * *
Вечером, когда уже было темно, подъезжали к Санкт-Петербургу. Люся с молчаливой задумчивостью рассматривала дома городских окраин. Светились окна, за каждым — чья-то жизнь.
— А вы не пытались искать ваших родителей, Люда? — вдруг спросила Наталья Романовна.
Застигнутая врасплох, Люся замешкалась с ответом. Ее молчание Наталья Романовна истолковала по-своему.
— Простите меня за то, что я задала вам этот вопрос, — сказала женщина покаянно. — Наверное, зря я вас об этом спросила.
— Нет, я их не искала, — осторожно ответила Люся. — Потому что не знаю, где искать.
Боялась признаться, потому что в таком случае пришлось бы рассказать и про частного детектива со смешной фамилией Пахарь, и про выплаченный авансом гонорар, и про то, что через месяц предстоит следующий платеж, а денег нет, и где их взять — неизвестно.
— Но они живы, — сказала Люся. — Я это твердо знаю.
— Вам хочется в это верить, — понимающе сказала Наталья Романовна, и ее слова можно было расценить как проявление жалости.
На жалость Люся не рассчитывала. Ей жалость не была нужна.
— Я не то чтобы верю, — сказала Люся. — Ведь верить можно просто наперекор чему-то. Тем же фактам. Или вопреки фактам. А я не верю, я знаю. Это разные вещи.
