Богдан раскрыл одну их своих тетрадей, зашуршал перелистываемыми страницами.
— Я натыкался на истории, которым нет объяснения, но которые действительно происходили. Я стал их записывать. Они все у меня вот здесь, в этих тетрадях. Сложность в чем? — спросил Богдан и посмотрел на майора, но не стал ждать от того ответа, а ответил сам. — Сложность в том, что все слишком зыбко и неконкретно. Много непонятного и много тумана, и в этом тумане слишком много призраков и мало материального, которое можно потрогать руками, оценить и предъявить как доказательство. Вот хоть с Кривулей этой. Приходит к ней женщина и жалуется, что не может забеременеть. А Кривуля ей якобы говорит: ты с этим не забеременеешь, ты с другим забеременеешь, когда первого поменяешь на второго. Женщина думает, что ей напророчили развод и уходит, обиженная. Никто ей ничего другого не напророчил, кроме того, что мужик у нее будет другой. И вот проходит год, ее мужа застрелили. И она говорит: это бабка напророчила, еще год назад она мне это сказала. Да не говорила бабка ей ничего такого! Бабка сказала этой бедолаге какие-то непонятные слова, толкуй их, как понимаешь, а понять там на самом деле ничего невозможно. Но прошел год, она вдова, и вот ей те слова вспомнились, и уже оказывается, что речь шла не про развод, а про смерть. И бабка у нас теперь получается стопроцентно ясновидящая. Со слов вдовы, у которой просто крыша поехала. В общем, история, каких миллион, и каких я сам придумал без счета. И все равно меня в этой истории что-то цепляет, да? Потому что вдове сейчас байки придумывать некогда, вдова у нас в скорби, и как хочешь ты бабкины слова толкуй, но все-таки бабка год назад что-то сказала, верно? Фигня это все? Да? Блажит вдова? Ладно, пускай так. И тут ко мне приходишь ты, и тебя вроде как та же самая бабка сглазила. Так бывает? Нет! Но вот ты сидишь передо мной и ни одного слова не можешь нормально сказать, заикаешься. И что я должен думать?
Богдан приподнял стопку своих тетрадей и потряс ими перед майорским носом.
— С этим вот всем — что делать? С этими историями, которым объяснения нет, но сами эти истории — есть. Я сам был свидетелем, — сказал Богдан, вдруг понизив голос до шепота. — Понимаешь, трахаю я бабу. И ей со мной хорошо. И вот когда ей уже совсем хорошо, она вдруг — брык! Меня долой и пятачком в подушку. Что за фигня? Я тебе больно сделал? Нет! А в чем дело? Ни в чем, мне плохо. Блажит, ясное дело. Но вся штука в том, что после того дня ее братца нигде не могут найти. Никаких следов. И получается, что в тот момент, когда она подо мной завизжала — это не она визжала, а братец ее единокровный, которому в этот момент где-то очень далеко башку открутили. Я в это верю, и ты поверь, а если у тебя сомнения, так вон она, в постели у меня лежит, могу позвать, послушаешь, если есть желание, — кивнул в сторону комнаты Богдан.
