Минут тридцать, бывало, работает и вдруг отключается. Он-то молчит, ему не до разговоров, а взгляд уже непонимающий. Значит, надо его срочно переключать на другое. Скажем, мы тренируем поддержки, и в лутцевой руки делают одно, а в акселевой -- другое, а у него получается и то и се сразу, и ни то ни се, потому что в голове все перепуталось. Значит, над поддержками биться сегодня уже бессмысленно, надо переходить, например, к вращениям.
Единственное, что я поняла сразу: резкость на него не действует. Для меня, наоборот, она как допинг -- подхлестывает, убыстряет действия. Уланова надо было дернуть за руку, это служило раздражителем. А этого парня если за руку дернешь, он сам так в ответ дернет -- ого1
С ним один метод требовался -- спокойствие. Самое трудное -- торопить его. Он привык равномерно действовать, как все северяне. Я, помню, без конца твердила: "Саша, давай, Саша, быстрей, Саша, Саша, Саша",--и говорить все это надо было только спокойно.
Прежде мне не приходилось так много и часто думать на тренировке о партнере: я думала о себе, себя побуждала работать, а тренер -- нас обоих. Но чтобы размышлять постоянно о другом, искать к нему подход -- такого у меня не было.
Станислав Алексеевич много знает, но не всегда умеет объяснить. У него уйма подводящих упражнений, но при этом надо, чтобы человек понимал их логику, как понимали мы с Лешей, потому что были к этому привычны. А Саша смотрит и не понимает, и вот уже Жук кипит... Тогда я берусь: "Саша, это надо вот так, это вот так". Без конца. И по возможности мягко. Причем, мне тоже тяжело разговаривать мягко, я взрываюсь иной раз почище, чем Станислав Алексеевич. Но я терплю: "Саша, это вот так, это вот так..."
И вдруг через какое-то время на Сашином лице появляется выражение человека, который только что совершил открытие:
"Ира, оказывается, это надо так, а это -- вот так". "А я тебе что говорила!"
И то, что до него наконец дошло, не просто дошло, а он ощутил это как собственную находку и, значит, почувствовал умом и мышцами, наполняет тебя такой радостью, которая вознаграждает, наверное, за все тяготы и неприятности.
Кажется, я тогда впервые поняла, в чем самая большая, самая главная награда воспитателя.
Я тогда поняла, что, поскольку я опытнее в спорте и лидер в паре, на мне лежит ответственность за Сашу. И не только на льду. Ведь Саша далеко от дома, от матери, живет в пансионате, Москву толком не знает.
