И все же. На смуглой, не по-мужски тонкой руке брата наставника, сползая к узкому запястью, тусклым серебром поблескивает витой свадебный браслет. Там, в столице, его ждет кто-то, и род его не угаснет.
А где суженая Ту Самая?
Кайченг на мгновение прикрыл глаза и отчетливо, до спазма в глотке, представил прадеда, деда и отца брата наставника - они стояли в ряд, все холеные, важные, в длинных оранжевых накидках, прикрывающих полосатую форму со шнурами и нашивками. - сам не зная отчего. Ту Самай был уверен в этом…
И самое главное: брат наставник родился в долине.
А вот этого уже нельзя ни забыть, ни простить!
… Снайпер раздвинул ветви, увеличивая сектор обзора.
Чуть поерзал, пристраиваясь поудобнее, - тихо, очень тихо, почти беззвучно. Совсем в общем-то беззвучно. Отсюда, из гнезда, надежно замаскированного в развесистой кроне векового баньяна, Восемьдесят Пятая застава была видна как на ладони.
Ветка-сиденье, ветка-упор, ветка-полочка для запасной обоймы - чего еще надо человеку? И надежная шершавость ствола за спиной. Последние дни стрелок редко спускался на землю, обживая точку. Работа снайпера не терпит мелочей; ради успеха необходимо врасти в баньян, стать его частью, ощутить, как сила и уверенность могучего дерева перетекают в жилы. Да, в сущности, его не очень-то и тянуло вниз. К чему? Слушать похабные казарменные анекдоты с длиннейшими бородами? Увольте. Он терпеть не мог сиволапую армейщину. И, сложись судьба иначе, никогда не взял бы в руки винтовку - ту самую, без которой теперь уже не мыслит себя…
Снайпер машинально поглядел на часы. Усмехнулся. Излишняя мелочность! В нужный момент придет сигнал. С чем-чем, а с этим проблемы не будет. А пока… Натренированный взгляд еще раз скользнул по щуплым фигуркам в пятнистых комбинезонах, придирчиво выискивая первую цель.
Первую на сегодня, но далеко не первую по. счету.
Пальцы привычно ощупали зарубки на ложе, сначала - быстро, словно пробежав взад-вперед по струнам сямьсина, затем - медленно, бережно и любовно, по нескольку долгих секунд замирая на каждой.
Девяносто девять, одна к одной. И все тоненькие, нежные, действительно не толще струны. И только самая первая немного грубее. Он слишком волновался тогда, убив впервые, и пальцы нажали на рукоять ножа сильнее, чем следовало. Потом все стало намного проще; убивать, мстя, оказалось легко.
Чуткие пальцы музыканта невесомо ласкали приклад, на миг задерживаясь на особенно памятных зарубках…
