нравилось, какой-то фрагмент, – он не только его играл, он и пел. И, мы
уже потом узнали, [он пел], если там красивая гармония или красивый
поворот, или модуляция красивая. Потом, когда мы сами слушали музыку,
мы говорили: «Ну, это тую». Ему не хватало рояля, он ещё голосом это
добавлял.
Нет, это [как Локшин пел] я вам не покажу. А вот в классе
инструментовки, скажем, мы делали так: бралось сочинение для фортепьяно
Кушнерова И.Л. Отрывок из интервью
37
и надо было его оркестровать. И мы сначала с ним [Локшиным] все это
обсуждали. Он спрашивал: «Какие инструменты я здесь могу услышать и
как здесь, что здесь?» Значит, обсуждали, потом я это писала, приносила
ему и он что-то исправлял, что-то показывал. Это было очень интересно.
Надо сказать, что перед этим я училась у других преподавателей по
инструментовке, но я не могу даже сравнивать эти занятия, настолько у
Локшина было интереснее на уроках. И потом даже, когда я играла какие-то
сочинения, я всегда думала: а как это может звучать в оркестре? Так что эти
вот занятия – это мои знания, мой багаж на всю жизнь…
Мы играли с ним [Локшиным] симфонии Малера и вообще мы всю
музыку играли, очень много музыки в четыре руки. Это было однажды вот
так: я была на уроке, позанималась и пошла уже к двери, а следующий
студент ещё не пришёл. И вдруг он меня спрашивает: «Скажите, а вы
любите стихи?» – Я говорю: «Люблю». – «Хотите, я вам почитаю?» Я
помню, как я стояла у двери, он достал записную книжку и стал мне читать
стихи – очень красивые стихи, замечательные. Я помню, что, среди других,
он прочитал мне и сонет Камоэнса, на который через много лет он написал
симфонию. После этого случая мы как-то подружились, и когда не
приходил кто-то из студентов, я всегда уже оставалась и мы просто
музицировали. И к тому же ему негде было жить. Он жил у знакомых. А я
тоже жила в коммунальной квартире, и мне торопиться домой было нечего.
Поэтому вечером, если мы находили класс, мы всегда брали ноты и играли,
много играли. В общем, всю музыку я знаю с тех пор.
…Я вспоминаю события 50-летней, больше чем 50-летней давности.
Я училась у него с 44 года по 48 год. А в 1948 году я пришла в
консерваторию как-то и увидела на стене приказ, в котором были имена
уважаемых профессоров, преподавателей консерватории, которые
