К кому он обращался? О ком думал, произнося эти слова? О Жасинте или о Марии Кристине? И какая из них ответила:
— Ты хочешь сказать, что я тебе действительно нравлюсь?
Жасинта бросила в пепельницу еще горящую сигарету, дым от нее полз по комнате, и казалось, будто рядом с пепельницей притаился заклинатель змей.
— Я уже не та, что была прежде. Если бы мы познакомились несколько лет назад…
К чему она говорит это? Васко почувствовал в ее словах мольбу о нежности и положил свою руку на дрожащее запястье Жасинты; от солнечного луча заискрились стеклышки на люстре, и Жасинта глубоко вздохнула.
— Как-то я посмотрела на себя в зеркало, и… впрочем, ты, наверное, и сам догадался… Зеркало сказало мне то, о чем ты сейчас думаешь: что я постарела, что не стоит обольщаться. Иногда случается, что мы вдруг посмотрим в лицо правде, и тогда обманы, которыми мы себя тешили, рассеиваются. Разумеется, мы продолжаем лгать, но теперь уже только другим, ведь они более доверчивы и не так безжалостны к нам. Меня немного утешило приглашение принять участие в благотворительном празднике. В какой-то степени это будет осуществлением мечты моей юности стать модельершей, манекенщицей, актрисой, кем-нибудь в этом роде. Пусть на один только час. А он не позволил.
— И ты ему подчинилась? Ты, которая…
— Он воспротивился так решительно, что я не осмелилась противоречить. Ты его плохо знаешь.
Последняя фраза Жасинты болезненно отозвалась в нем. Она прозвучала почти угрожающе. Муж Жасинты возражал, чтобы жена принимала участие в благотворительном базаре, но мирился с тем, что она имеет любовников. И вероятно, будет мириться с этим впредь. Что это за люди, что такое Жасинта? Он разглядывал теперь ее поблекшее, немного встревоженное лицо. Она подрисовывала брови, утолщая их посредине, отчего они делались похожими на очень черные знаки ударения, приклеенные над глазами. Паяц, изменяющий свой облик потому, что этого требует роль. Зато больше Жасинта ничего не подкрашивала, словно бросая вызов своей простотой и небрежностью. Например, губы были бледные, потрескавшиеся. Васко разглядывал ее лицо, видел в нем другие лица и думал, что мы замечаем в людях прежнюю красоту, а не причиненные временем разрушения; но если наше внимание приковывают следы этого разрушения, это означает, что глаза наши не различают больше прежних черт, ибо и в нас тоже все переменилось, как и в тех, в ком мы обнаруживаем перемены.
Однажды Жасинта спросила его: «Какого цвета представляется тебе мир?» И Барбара повторила этот вопрос почти дословно. Барбара и еще кто-то. Поэтому он путал людей; их притворство, запугивания, их оскорбления не преследовали определенной цели. Такова была их среда. Страх, предчувствие поражения пропитали воздух, которым они дышат. А то, что еще оставалось в них живого, тлело где-то в подполье, под слоем повседневной рутины, но то был уже не прежний жар. В душе Васко лавиной нарастали досада и раздражение. То же происходило и с другими — с Жасинтой, Марией Кристиной или Барбарой, со всеми. В том числе и с Зеферино, встреча с которым послужила поводом для вопроса Жасинты. С элегантным Зеферино. Хвастуном Зеферино. Он держался прямо, как сержант на параде, и так гордился своей причастностью к миру кино, что, наверное, никто не удивился бы, услышав при его появлении приказ подыматься в атаку или залпы победного салюта. Уже само его присутствие «мои метр девяносто без натяжки», «мои восемьдесят семь килограммов» создавало некоторое напряжение. В кафе он двигался к столику, где сидели Васко с Жасинтой, словно танк, который сметает на своем пути все препятствия. Стулья и столы остались на прежнем месте, он и не коснулся их, однако казалось, будто после его стремительного натиска на полу лежит груда развалин.
