Итак, он уже около часа сидел в комнате Барбары и не был уверен, что Жасинта придет. Он сидел в комнате Барбары, глядя на лениво ползущие стрелки часов, которые продолжали все так же ползти, какие бы решения он ни принимал и что бы он ни думал о своем затянувшемся ожидании.
Он сидел на диване, дотошно и придирчиво разглядывая рисунок, выполненный мелом на черном картоне подругой Жасинты, а также и подругой Барбары («Как, по-твоему, ведь у малышки есть способности?»), изучая и запоминая каждую безделушку, словно решил для тренировки памяти воспроизвести потом их малейшие изъяны (одна из безделушек, фигурка крестьянина, раскололась пополам от неосторожного движения Жасинты, и они сложили обе половинки с ловкостью фальсификаторов — «Только бы Барбара не заметила, а то она нам задаст», — чтобы Барбара, обожающая свою ярмарку безделушек, не увидела трещины), всматривался, напрягал память и думал, что представляет собой, в конце концов, Жасинта — эта женщина, сотканная из противоречий? Но в ту минуту, глядя на циферблат и в который раз убеждая себя, что поводов для ухода более чем достаточно, — я ухожу, я не останусь здесь ни на мгновение, — хотя каждая несостоявшаяся встреча делала новую встречу еще желаннее и еще неистовее, Васко видел в ней только явно отталкивающее. К чему задаваться вопросом, какова Жасинта? Она — воплощение безнравственности. Все остальное: тоска и внезапные взрывы отчаяния — лишь поза. Безнравственная (твердил он про себя, чтобы не поддаться снисходительности), безнравственная даже в этом своем желании спутать все его выводы. Безнравственная, ведь он час с лишним ждет ее — и только потому, что ей нравится, когда ее ждут.
Васко подпер руками подбородок и впился в него ногтями, чтобы ярость и боль помогли ему сосредоточиться. После месяцев унизительного ожидания, именно здесь, в комнате Барбары, свидетельнице его нерешительности и малодушия, он сумеет наконец найти выход.
Барбара готовила чай для таинственного вечернего посетителя. Он слышал, как она хлопочет на кухне, и безошибочно угадывал по звукам, что она делает. Уже случалось, что оба они ждали напрасно, и Барбара с озабоченным видом входила к нему в комнату, клала подушку на место, поправляла коврик у кровати: «Почему вы не можете навести после себя порядок, это не так уж трудно, и разве тебе, сибарит ты эдакий, не достаточно дивана?» А когда он подносил ей огонь, она склонялась, касаясь его лица черными как вороново крыло, неестественно блестящими волосами, и вздыхала:
