Гости прогуливались взад-вперед по аллее, подвижные или неторопливые, но все одинаково загорелые; слышались обрывки разговоров, казавшиеся лишенными смысла — собеседники зачастую изъяснялись на языках-космополитах, ведь так приятно, когда тебя понимают только посвященные, которые ни за что не хотят смешиваться со слоняющимися около клуба выскочками.
— Whisky, darling?[16]
— Mais ca, ma petite, c'est une affaire de viol[17].
— Aujourd'hui tu es ennuyeuse[18].
Мужчины, даже если им перевалило за пятьдесят, были плечистыми, как юноши, бодрыми от солнца, моря и гимнастики, впрочем, от виски тоже. Женщины держались развязно и вызывающе, занятые болтовней о тряпках и о мужчинах.
Отказавшись от созерцания рыжей дамы в круглых очках, когда заметил, что Мария Кристина уже приготовилась отразить опасность и, пресекая дальнейшие поползновения мужа, презрительно скривила рот, Васко сел на железную перекладину рядом с двумя матросами, которые с помощью крана поднимали лодку, нуждавшуюся в ремонте. Старший из них, видимо, возражал младшему:
— Что ты мелешь? Коренные португальцы пришли с севера. На севере зародилась Португалия.
— В Гимараэнсе, это точно, — согласился другой, сраженный неопровержимым доводом.
— Это историки так говорят. А на самом деле она возникла в Порто. Вот послушай, Манел, — и оторвавшись на мгновение от работы, он провел смуглой рукой по губам, — послушай-ка, что получается: были Порто и Гайя. А потом грамотеи сложили два слова в одно и вышло… Португалия. Теперь разумеешь?
Манел, потрясенный столь впечатляющим арифметическим действием, выпустил трос, поддерживающий лодку в горизонтальном положении, за что ему и попало от товарища.
— Эй, дружище, заснул ты, что ли? Это тебе не в игрушки играть!
К берегу пристала шлюпка, из которой вышли две тощие длинноногие англичанки, их морщинистые, обычно бледные лица были покрыты бронзовым загаром. Англичанки смеялись, неизвестно чему. Их спутник тащил рыболовные снасти. Васко сунул руку в сумку Марии Кристины, где лежали одежда и завтрак («Запаситесь едой, мы пробудем на катере целый день», — предупредил накануне муж Жасинты с подчеркнутой, почти жестокой веселостью), и достал персик. Он всегда ел фрукты в часы томительного безделья, чтобы не так обильно шла слюна, которая его мучила, как всех курильщиков трубки. Марио все еще по выходил из кабины, и, чтобы шлюпку не перехватили другие, Мария Кристина властным тоном предложила занять места. Лодка покачнулась, когда она прыгнула на скамейку. «Держись крепче», — предупредил Малафайя, видя, что жена колеблется, последовать ли ей примеру Марии Кристины, пока Васко делал вид, будто задумался, чтобы не помогать Жасинте, которая, заметив, что дочь отстает, сердито понукала ее: «Да пошевеливайся же ты, растяпа!» Когда все разместились в шлюпке, Жасинта воскликнула:
