— Напрасно головой крутишь, Глазков. Знаешь, шилом моря не согреешь, куском душу не спасешь. Совхоз не обедняет, если два-три мешка зерна уйдет. Был такой адвокат Плевако, он однажды старушку в суде защитил. А старушка та чайник на станции украла. Так знаешь, что сказал тот адвокат? Он такое завернул, что у суда волосы дыборем. Говорит: на Россию многие нападали: и поляки, и шведы, и французы, она все вынесла. Но вряд ли она «выдержит», если у нее старушка украдет чайник за полтора рубля. Понял смысл?..
— Что-то ты ему, Петрович, большую политграмоту устроил? — вступил в разговор Ерохин. — Чай, не мальчик с одной извилиной, понять должен.
Юрка взглядом, как ножом, полоснул Ерохина, носком сапога придавил окурок.
— Вы меня, Семен Петрович, не поняли, наверное. То, что я по стране как перекати-поле катаюсь, себя за это сам казню. Но воровать я пока не научился и вам не советую. За это бьют и плакать не велят.
С тем и начал подниматься на мостик. Семен Петрович изогнул шею и крикнул вслед Юрке;
— Цену набиваешь? Борец за справедливость, да? Ну, живи с миром. — Сказал так, что понял Юрка: не будет мира.
* * *
В уборку дождь — и праздник, и несчастье. Работаешь так, что в потное тело рубаха влипает, в горле от пыли першит, в коленках дрожь от вибрации, словно в самого тебя амортизаторы вставили. Верно подмечено: маленький дождишко — мужику отдышка. Ну а если ненастье не на шутку — беда лавиной обрушивается с небес на ниву.
Дождь уже на четвертый день шел. Нудный такой, мелкий и вязкий, по-осеннему холодный. Первые два дня комбайнеры отсыпались, отмывались по домам, а на третий день не выдержали, потянулись в поле мазать и ладить машины. С полдня толкались около комбайнов, хмурые, как непогожее небо, все еще надеясь, что ветерок разгонит тучи, обдует поле. Намокшие, нахохлившиеся грачи сгрудились на посеревших валках, дремали. И такое дремотное состояние передалось людям.
Юрка из куска брезента тент над копнителем соорудил, из кучи соломы посуше натаскал, забрался под тент и оставшуюся половину дня проспал. Но на другой день сон пропал совсем. Челноками сновали комбайнеры вокруг комбайнов, костерили на чем свет стоит дурную погоду. И даже когда дождь перестал и ведро наступило стремительно, как-то даже неожиданно, их пыл не остыл. Самый яростный, Яшка Терпенев, орал на всю стоянку:
— Наказанье на нашу голову, твою мать! Четвертый день идет, как пропасти ждет. Так и завянуть можно.
