— А колхоз тебе что, касса взаимопомощи? — вскипел председатель. — Карман безразмерный, так, что ли?
— Про карман не знаю, не мерил, но два куба доски, думаю, этот карман не вывернут. Пойми, Владимир Васильевич, я к тебе первый раз обращаюсь.
— Ну и что из того, что первый? Вас у меня, знаешь, сколько? Триста человек. Все с одной просьбой обратятся — что получится? Триста нарядов председателю. А мне бы те наряды успеть выполнить, какие начальство дает, понял?
— Понять можно, только если так людей отшивать, скоро вообще никаких писем-заявлений не будет: разбегутся…
— Молод учить меня. Запомни, Глазков, был бы кот, мыши будут…
— Дурак вы, хоть и председатель, — не сдержался Юрка, — людей за мышей считаете, — и хлопнул дверью.
Наверное, эти два случая злобу копной собрали. Стал Юрка раздражительный, как горячая сковородка: плюнь — зашипит. После этого в двух совхозах работал, все вроде нормально шло, квартиры давали неплохие, двое ребятишек появилось. Казалось бы, можно и якорь бросить, остепениться, но Юрка стал неуправляемый: маленькая обида — и поехали дальше. А ведь как не любил все эти сборы: узелки, кулечки, застегнутые чемоданы, кислое, как перестоявшаяся капуста, лицо жены, с которого потом на две недели исчезала улыбка, и от этого у Юрки настроение тоже падало до нуля, все валилось из рук.
— Перекати-поле, а не человек, — злилась жена, отчего у правого глаза принималась пульсировать жилка, а губы складывались в презрительную ухмылку, — шар зеленый, без роду и племени. Вон ребятишкам скоро в школу идти, а они, как лягушки-путешественники, с нами на узлах кочевать будут? У тебя что, цыгане в роду были?
— Ну, мать, хватит, ох, хватит! — Юрку словно кто пополам складывал: он становился меньше ростом, морщил лоб, и глаза моргали часто-часто. — Сама знаешь, не моя инициатива. Начальству не угодил. Видимо, такой родился — позвоночник плохо гнется.
— Брехать научился, вот он и плохо гнется. Хватит, дорогой! Теперь будешь слушаться меня. Домой ко мне в хутор поедем. Мама правильно говорила: «Два раза переехать — раз сгореть дотла». А я с тобой больше пожитками по чужим краям трясти не собираюсь.
Сказала Вера, как топором отрубила. Вот так Юрка оказался в Фоминском. На другой день после приезда в хутор отправился осматриваться и пришел к выводу: ничего, люди не бедствуют, жить можно. Даром что безлесная сторона, а дома деревянные, в крест рубленные, шалевкой отделанные, железные крыши всеми цветами радуги сверкают. Если с высоты смотреть, то веселый калейдоскоп получается, в осеннем лесу грибы так торчат из-под листьев, переливаются красками.
