— Давай, давай, плужь. — Варвара даже губу закусила. — Может быть, живому памятник у правления поставят. Будут все проходить и любоваться — стоит Васька Пекшин во весь рост, с улыбочкой поглядывает. Кино, да и только!
Тяжелый человек Варвара. Вот так каждый день начинает. Огород позже на три дня, чем у соседей, вспашет Василий — скандал страшный, кажется, даже березы около дома клониться от стыда начинают. Задержится Василий на час-другой в посевную или уборку — опять заваруха. И в кого такая уродилась собственница — понять трудно.
Опять зачихал трактор. Нет, не пройдет, видно, эта ночь спокойно! А может быть, Федор Фомич службу плохую сослужил? У него это часто получается. Пока со станции керосин везет, свах и кумов объедет — тому бутылку, тому две, а потом к озеру подрулит — и бах в бочку воды ведро. Ведь говорили же Сашке Насонову: нечистый Фомич на руку человек, а все равно держит. «Где я, — говорит, — вам хорошего найду? За трудодень не всякий согласится целый день терпужить».
Может, и прав бригадир, только для Василия это утешение слабое. Он по себе каждого человека равняет. Ему тоже бы можно хрип несильно гнуть, благо кормить некого — в доме Варвара да кошка, а им харчей что десятку воробьев надо. Но живет, видно, в Василии любовь к земле, хлебу, крестьянской работе. Да как ей не жить, если, сколько помнит себя Василий, он в доме главный работник.
Отец его, Егор Васильевич, еще до войны скончался. Тоже на тракторе землю ворочал, схватил воспаление легких и, как свеча, сгорел за две недели. А мать всегда в доме плохой помощницей была. У печи рогачами греметь — еще справлялась, а в поле да на огород редко выходила: сердце ее мучило. Чуть что — за капли, они у нее в чулане всегда на видном месте стояли, а потом на полдня в постель. Правда, долго не полежишь: корову пригнали, подоить надо, теленка привязать в хлеве, ужин сготовить.
Вспомнил Василий мать, и опять на душе потеплело, будто в парном молоке искупался. Помнит Василий, как его мать два раза в молоке купала. В стылом декабре захотелось ему, двенадцатилетнему мальчишке, на коньках прокатиться, а на пруду лед только застыл, как стекло сверкает, к себе манит. Разогнался Василий с берега, прыгнул, покатился, а под ним лед, как люлька, гнется, трещит старой сосной в ветреную погоду. Недалеко от середины он и провалился. Как перед собой лед ломал, как домой прибежал, плохо помнит. Видно, от простуды пошли по телу чирьи, как грибы говорушки малиновые. Ни днем, ни ночью покоя не давали. А вот выкупала мать в молоке два раза, и сошла зараза.
