И вдруг так отчетливо, пожалуй, впервые за все последние годы Нина Ефимовна поняла: да ведь это она прежде всего виновата…
Уже после войны сколько ребятишек у нее в школе училось? В две смены по тридцать набиралось, даже парт не хватало. А где они сейчас? Да кто где. Разбросала Одноличка своих сыновей и дочерей, как полынь семена. И они корнями схватились там, где почва благодатнее оказалась, а с косогоров деревенских, что в окно сейчас видятся, их будто ветром снесло, как снежинки на зимней дороге, не задержало. На первом уроке Нина Ефимовна ребятишкам всегда о Родине говорила, о возвышенном понятии этого слова, на карту показывала — вот, поглядите, какая у нас она, Родина, — огромная, просторная, как небо. А то, что за окошком тоже родина, маленький ее кусочек, без которого нет счастья, нет целостности мира, говорить забывала, а точнее сказать, это само собой разумеющимся считала.
Вот и пожинает теперь плоды. Последние Лыгины уедут, и завянет Одноличка, как осенний пожухлый лист…
* * *
Нина Ефимовна к Лыгиным шла перед вечером. Кленовым багряным листом припорошило дорогу, и идти было мягко, покойно, точно по ковру. Осенний закат накалил окна докрасна, как металл в кузнице. Почему-то на память из книжки пришло, что красный цвет — цвет жизни. А в этих домах бурная жизнь — в прошлом. Вот дом бабки Пимокатихи. Он и сейчас первый в деревне, с такой гордой осанкой стоит, как красный молодец. У бабки муж был Степан, всю жизнь валенки валял, вещь в крестьянской жизни позарез нужная. Трезвый, непьющий человек был. Он и валенки катал по ночам (днем на ферме работал). Со стремлением человек был, поэтому и дом на погляд каждому сделал, для сыновей старался. А они оба — Гришка и Николай — после армии в город завернули на тракторный завод, в чугунолитейку. Сам Степан перед смертью поехал к ним в гости, попросился в цех провести. Рассказывал после, как попробовал заикнуться, позвать назад в деревню, а сыновья руками, как крестом, замахали:
— Ты куда нас, отец, возвращаешь? У нас работа только восемь часов, да и то пять дней в неделю. А ты круглый год в грязи возишься, как червь земляной.
Отец плюнул, в сердцах выпалил:
— Да ведь для вас стараюсь, идолы рогатые!
— А ты не старайся, старание твое прахом пойдет. Думаешь, если мы у тебя мешок картошки прихватим или плошку масла, значит, нам услугу делаешь? Да у нас прямо на заводе ларьки понагородили; как говорят, были б денежки в кармане, будет тетушка в торговле…
