Я склонился над Разиней, схватил левую руку, отыскал пульс. Под пальцем упруго дергалась жилка, и я вскочил, замахал руками. Но люди уже сами поняли все, от Юркиной хатенки спешили ко мне, и впереди всех Юрка в ослепительно белой рубашке с галстуком, закинутым на плечо. Варвара бежала с ним рядом, усиленно растирая глаз, точно в него влетела острая песчинка.
Юрка ботинком отбросил ружье в сторону, начал поднимать тощее, усохшее, как плеть, тело. Я поспешил ему на помощь, и вдвоем мы втащили Разиню на траву. Потом Юрка сорвался с места, заспешил к дому. На «Москвиче» подъехал прямо к крыльцу, распахнув заднюю дверцу, кивком головы как приказ отдал. Мы осторожно уложили Разиню в машину. Я уселся на заднее сиденье, чтоб поддерживать обмякшее тело.
С места автомобиль пошел прыжками, как норовистая лошадь.
— Юрка, ты оставайся, я поведу машину, — догадался сказать я, — ведь свадьба…
Юрка на секунду повернулся ко мне, расширенные зрачки его блестели взволнованным огнем, мелко дрожали скулы, и я понял — Юрка руль не оставит, сейчас ему не надо говорить ничего, он сам знает, как поступить. В раскрытое окно долетел крик Варвары:
— Скорее вези, Юра!
Юра согнулся над рулем, закачался как маятник. Машина запрыгала по еловым кореньям, ветки хлестали по окнам, но Юрка был невозмутим, казалось, как приклеился к рулю.
Дядя Андрей глухо стонал, свистящее дыхание рвало воздух, капельки пота заискрились на побледневшем, осунувшемся лице осенней стылой росой. Я зажал посиневшими от напряжения пальцами платок тетки Варвары на груди Разина, но обжигающая руку пена ползла по рубашке, делала ее бурой, как лесной мох.
…Андрей Семенович Разин скончался уже в больнице. Нет, мы сделали, что могли. Всего двадцать минут и потребовалось Юре, чтоб по разбитой дороге проскакать до аэродромовской санчасти. Но когда к нам вышел врач и сказал, что спасти Андрея Семеновича не удалось, точно заряд дроби ударил в сердце, Юрка долго вздыхал, крутил головой, а потом две слезинки неожиданно скатились по измазанным щекам, скатились на белоснежную рубашку, расплылись грязными пятнами. Юркины плечи зашлись в дрожи. Хотелось остановить Юрку, сказать что-нибудь в утешенье, но что тут можно было говорить, как все объяснить, разложить по полочкам? Жестокая штука — жизнь. Своя у нее мерка, свой ход времени.
Я вспомнил слова Разина о сыне, и только сейчас уловил смысл его слов: «Летайте самолетами». Ведь это он гордился своим сыном, гордился скрытно, по-своему…
