Пьяное лето | страница 75
Что касается пустых бутылок, то я их больше не сдаю. Я их выношу на помойку. Ныне на помойке роются бездомные. Тот класс неприкасаемых, который весьма расцвел в нашем городе в условии российской буржуазной революции, когда господа ездят в лимузинах, а нищие, как мухи, облепляют помойки. Эх, человечество! Смешны Боги твои, одни спешат на кладбище, другие во дворцы.
Нынешняя русская действительность: от дилера до киллера один шаг.
В каждом талантливом человеке, в каждом поэте и, разумеется, в недурном прозаике живет маленький мальчик. Сущность его души, закрытой телесными формами, возрастом, эстетическими одеждами и серьезными делами доходной службы и работных дел, постоянно плачет. Мальчику хочется быть свободным, ему хочется на свободу. И вопрос свободы – это проявление его таланта. Сможет ли этот мальчик, это прекрасное дитя сказать нечто этому грустному миру? Сможет ли он формообразовать себя, а значит, сможет ли в той же мере освободиться? Но свободы, как таковой, для него нет и не будет. А если она есть, то только в процессе вдохновения. А остальное время – томление и стенание; тоска и печаль, одиночество и желание слиться с блещущим за окном миром. Вот он и плачет – «За что он так наказан?» За что Боги его так наказали? Принесет ли ему смерть освобождение? Вряд ли. Ибо для того, чтобы быть свободным после смерти, надо, по крайней мере, достигнуть свободы при жизни.
Мистерии – познание мира через любовь: «Я ее девять дней познавал, познавал»… (Гильгамеш). Познание через собственную смерть-возрождение – Христос. Жертва, умилостивившая Бога-отца в минуты потрясений, взявшая на себя грехи и тем самым на некоторое время спасшая народы. Познание – через смерть собственного сына – Авраам. Это познание Бога и себя перед ним. В этом есть укрепление власти самого себя и власти Бога. Последнее – свойственно народам до христианского периода. Авраам-то ладно, но каково было сыну Авраамову от такой «власти» отца.
Армия друзей помогала мне опустошать бутылки. Впрочем, с похмелья голова никогда не болела, а болела душа.
Голод (работа) и любовь (постоянное чувственное желание) помешали мне развить мои литературные способности и талант. Было постоянное ощущение несвободы… А то, что меня не любили женщины, только подчеркивало, что я не очень-то красив. Тот, кто имел поменьше идеалов, а побольше правильных черт, свежести в лице, холодности в душе, больше добивался успеха у женщин. Меня девушки в Университете «брали» в друзья (подобное было и на прядильной фабрике, где я работал сторожем и пожарником), но предпочитали спать с теми, кто не обладал «превосходными» качествами порядочности и добродетели. Грустный, но необходимый опыт, особенно для мальчиков-идеалистов.