Я хотел присмотреться к нелепой фигуре внимательней, но девочка не дала. И откуда взялась сила в ее слабой детской ручонке? Она тянула меня вперед, подальше от уличного стража, и я видел, я чувствовал, как запястье ее руки побелело, сделалось твердым и тонким от напряженья, а сама она как-то сгорбилась, перегнулась вперед и была похожа сейчас на маленькую испуганную старушку.
Дядька остался позади. Нас он не заметил. Хотя — или мне показалось — но в блестящем кольце окуляра распух на мгновенье и тут же опал и исчез черный, как дуло, зрачок.
— Ты вроде и большой, а как маленький. Все учить приходится. Ну куда же ты, куда? Ай!
Она чуть не плача отталкивала меня от небольшой грязной лужицы, в которую я случайно едва не ступил. Маришка сильно дышала и била меня своими маленькими кулачками. Я был выше ее, и удары приходились мне на уровне пояса. Поэтому я осторожно удержал ее руки в своих.
— Маришка, я только что приехал, ты на меня не сердись. Я в вашем городе первый раз и мало чего знаю.
Кое-что я все-таки знал.
И до встречи с девочкой, когда меня на какой-то из улиц оглушила, придавила к стене лавина нечеловеческих звуков. Яростных, злых — словно сумасшедший оркестр по команде безумного дирижера вдруг ударил не в лад, засвистел, затрубил, застучал ногами по клавишам, дождавшись наконец первого случайного слушателя. Там, у стены, эта музыка чуть с ума не свела. Она казалась страшнее стократ еще потому, что звук шел ниоткуда. Он бил прямо из воздуха, из пыльной воздушной каши, которая доверху наполняла улицу.
И после — когда мы шагали рядышком, и я вздрагивал и оглядывался боязливо при каждом Маришкином предупреждении.
Потом-то я попривык, хотя бы внешне не открывая испуга, — все-таки неприлично, взрослый человек, а трусит в присутствии незнакомой девочки.
Но сдерживаться получалось не всегда.
Руки девочки вздрагивали. Я держал их осторожно, боясь причинить ей боль.
— У нас такой город. Он очень опасный, когда не знаешь. Видишь, — она показывала на лужу.
Я присмотрелся, но ничего не увидел. Набежавшая на лужу рябь замутила водяное пятно. Я хотел подойти ближе, но Маришка вцепилась в меня, не давая этого сделать. Наконец я разглядел.
«Нет, к таким сказкам я не привык. В детстве такие сказки мне не рассказывали», — подумал я, сдерживая наступающую на сердце тошноту.
Из лужицы сквозь красноватую муть воды вверх и как будто не на меня смотрело… Лицо, не лицо — что-то страшное, бледное, круглое, словно блин, и с красными немигающими глазами.
