Но он говорил себе: «Это шкаф», и едва он произносил это слово, как сразу успокаивался, ибо видел и знал: как с ним обращаются взрослые, как хлопают они его дверцей, а он молчит и, даже когда покрывается пылью, стоит старый, жалкий и безответный. Он уже различал предметы по их названиям и по словам, которыми их обозначают, и чувствовал, что одни слова успокаивают, едва стоит произнести их, другие пугают, а третьи и вовсе окружены тайной — и слова эти и есть лицо и сущность вещей.
Правда, он уже тогда понимал, что для взрослых слова звучат по–иному. Часто прислушивался он к тому, как одну и ту же вещь или одного и того же человека, скажем его самого, по–разному называли бабушка, говорящая по–таджикски, и отец, когда беседовал он с дедушкой из деревни по–узбекски, — думал, что стоит, наверное, о чем–то сказать по–таджикски, как оно тут же напугает, смутит: «ушиб, боль, смерть», а если по–узбекски — успокоит, порадует, и наоборот: «снег, свет, игра», сказанные по–узбекски, разозлят, а по–таджикски — вызовут восторг.
Отец и дедушка всегда говорили в его присутствии шепотом, по–узбекски медленно растягивая слова, словно вовсе не хотели произносить их, какие–то удрученные и подавленные, но вот они кончали говорить между собой и вспоминали о нем, обращаясь ласково по–таджикски, целовали его, смеялись, и был он уверен, что говорили они неслышно лишь для того, чтобы не пугать его, а сейчас переводят для него весь разговор, не утаивая ни одного слова.
Впрочем, были и слова, которые произносились на обоих этих языках одинаково, с общим смыслом — «мама, папа, брат, бабушка» и его имя — Душан, все, что было для него особенно близким, пожалуй, самым близким из всех остальных слов, но их было мало, и вот они–то и были окружены тайной. Почему их произносят одинаково? Не потому ли, что они никогда не имеют другого смысла, кроме хорошего, и поэтому не раздваиваются, чтобы одних пугать, а других успокаивать? И почему их так мало? Не потому ли, что все страшное и таинственное существует не само по себе в отдельности, а живет в словах, стоит их только произнести, как страшное появляется, а молчи и не называй — страшного нет и не было.
Может быть, поэтому, когда сверстники его уже разговаривали, он все еще молчал и изредка, по просьбе, произносил те несколько общих для обоих языков слов — мама, папа, брат, бабушка и Душан, уверенный что поймут его правильно и папа, говорящий часто по–узбекски, не обидится, не испугается, будет доволен.
