Жизнеописание строптивого бухарца | страница 44
Бабушка сказала, что души насильно умерщвленных, улетая на луну, возвращаются оттуда доживать, превратившись в негров, вот отчего негры всегда остаются детьми и много пляшут, они почти ничего не носят, и тело у них черное, как будто они валялись в пыли улицы, как мальчишки.
Сейчас, когда стоит негр с тростью, как телохранитель у изголовья, вспоминаются обиды после этих весенних драчек в пыли улицы. Выйдешь к воротам, а тебя уже ждут, стоят вдоль стены, вытянув вперед острые носы и подбородки, в глубине глаз притаилась усмешка, — а когда один бросается, а другие подбадривают криками, прыгая вокруг, Душан не чувствует ни страха, ни радости — весенние драчки на теплом воздухе манят упругим телом, горячей кровью. Страх приходит потом — мимо этих ворот надо проходить тихо и осторожно, мальчик, выбежав со двора, положил его на обе лопатки, зато живущего в этом доме он сам повалил и оставил в позоре на песке.
Но домов, мимо которых надо проходить не дыша, с опаской, больше на их улице, чем ворот, на которых Душан мысленно поставил знак победы — трость негра, и отсюда желание побороть неловкость, слабость, чтобы к следующей весне та часть улицы, по которой шагал бы он без страха, стала длиннее.
Задание себе: прыгать каждый день по плитам двора до ста раз, не обращая внимания на запрет бабушки:
— Не прыгай! Стряхнешь с себя дух детства… Глупый, когда поймешь, что каждый возраст имеет свою прелесть — и детство, и отрочество, и время мужества, и старость, — ведь пожалеешь. Не надо перепрыгивать, надо прочувствовать всю длину жизни…
Но он выдерживает до конца — и после ста прыжков падает усталый на кровать, думая, что быть взрослым все равно–что быть усталым, ведь недаром бабушка любит приговаривать: «Да, жизнь утомляет…»
После переселения в тайную смежную комнату — в ней стояла кровать бабушки и низкий, ниже кровати, резной, с голубыми ножками и покрытый перламутром столик, на котором лежали бабушкины очки и ее книжка–вопросник, словом, ничего теперь загадочного и привлекательного для Душана, — все думали, что болезнь о которой часто говорит бабушка, останется в старой комнате и не перейдет с ней. Но смежная комната не признала бабушку; принявшая смерть деда, она, видно жила воспоминаниями о нем, а может, всерьез думала что дедушка, превратившись в своей новой жизни в птицу, вернется, залетит в окно и совьет между рамами гнездо и будет жить, довольствуясь теснотой, а комната согреет его, заслоняя от дождя и солнца. Но что бы ни думала смежная комната, была она неуютной, бабушка жаловалась, что стены сырые и что плохо она проветривается, мама и отец уговаривали бабушку уйти из этой комнаты туда, где родился Душан, ее любимец, и от любимца перейдет ей бодрость и здоровье, а смежную в наказание оставят без жильца и теплого дыхания, чтобы покрылся потолок паутиной и плесенью, — ведь нет большей кары для комнаты, не принявшей человека, чем стоять всегда в темноте и не слышать скрипа собственных дверей, блестящих окон, которые открываются утром: нет большего позора, если не может она прогнать пауков, которые в отместку за ее прошлую благонравную жизнь вьют перед ее глазами свою паутину.