— Плохо, — сказал Мирный. — Они, наверное, группу сюда пригонят.
— Полк!
— А ты думал? Сейчас оцепят и передушат, как цыплят.
— Как это отцепят, у нас же не последний вагон?!
— Не отцепят, а оцепят, понял? Обработают, как между тонкими листами фанеры.
— Как? — почему-то наморщив лоб и растерев его до красноты кулаком, спросил Мирный. — Как обработают?
Убрав под пуговицу свои часы и проверяя запасную обойму, Коша объяснил:
— Знаешь, в Москве на Кирпичном король один был, мужик без рук, так он ногами долбил. В ментовке убили, потому что отстреливаться не умел, только драться и убегать. Положили меж двумя листами фанеры и — сапогами, и — сапогами!.. Даже рук выкручивать не стали, потому что рук у него и не было.
Зачем-то потерев свои большие ладони о робу, Мирный посмотрел на руки. Почему-то в голове его все еще вертелись слова оборвавшейся песни, и эти слова занимали его больше, нежели то обстоятельство, что, скорее всего, в течение часа либо пристрелят, либо арестуют.
— Ну, что?
— Крышка! — Лысый немного задыхался.
— Это мы посмотрим, какая крышка, — сказал Коша. — Вот только плохо, не нашли мы, братцы, ничего. А крышку поднимем! — И он ласково потрепал Зяму по лохматой голове. — Не боись, обойдется!
Лысого, вооруженного стареньким наганом, отправили дежурить в другой конец вагона, так чтобы по дороге закрыл двери купе, а все остальные собрались возле титана.
Титан был еще горячий, но, кажется, пустой. Зяма, рассчитывая унять кипяточком желудочные спазмы, пальцами вертел краник, но в подставленный стакан выкатилось лишь несколько капель.
— Я думаю, снайперов не будет, — сказал Мирный, — но на всякий случай перед окнами не красуйтесь. Абдулла — со мной здесь, остальным рассредоточиться по вагону. Зяма и Коша — в купе, они нас, скорее всего, с обеих сторон брать будут…
— С четырех сторон! — поправил его Коша.
— Лысый — здесь, в коридорчике… В общем, если кому-то удастся уйти, то завтра у памятника Ленину в семь часов.
— Это у какого Ленина, который сидит или который стоит?
— У того, который в кепке, понял?
— Понял, — попятился Зяма. — Понял… В кепке!
Рассредоточиться по вагону они все-таки не успели. Поезд тряхнуло, и он с лязгом остановился, не доехав до вокзала несколько километров. Очень осторожно опустив предохранитель своего оружия, Коша выглянул в окно. Дождь перестал, но по стеклу скатывались еще последние мутные капли. Вокруг с обеих сторон располагался песчаный карьер.
— Точно, брать будут, — улыбнулся Коша. — Передавят, как цыплят в барабане. Ощиплют, как сказал классик, минуя убойный цех.
