Музыкальный ручей | страница 16
— Далась ему эта шкурка! — ворчал Санька. — Не уснёт ведь, живодёр, дежурит…
Утром, едва развиднелось, проводник отправился на баржу. Сидя у костра, я смотрел ему в спину и думал, что зря мы всё-таки не выпустили нерпёнка. Подумаешь, собственность!
Проводник влез на борт, с минуту стоял, осматриваясь, потом начал с грохотом передвигать оставшиеся в трюме порожние бочки. Голова проводника то показывалась над бортом, то снова исчезала, и только гулкий звон отодвигаемых бочек стоял над баржей. Затем из трюма вылетел какой-то ящик с ветошью, потом брезент, и следом, описав стремительную дугу, шлёпнулся в глину мотористов топор.
— Во разошёлся! — озорно взглянул на меня Санька и направился к барже.
За ним поднялись ребята. Я тоже пошёл посмотреть, что там происходит.
Красный от натуги, бормоча про себя что-то неразборчивое, наш проводник с ломом в руках ползал по трюму, заглядывал во все закоулки. Заметив нас, поднялся, зло спросил:
— Кому тут надо было хозяйничать?
Мы так и прыснули.
— Кто выпустил нерпу? — заорал проводник.
— Ну, ты не очень кричи! — буркнул Санька.
Все замолчали, предвидя надвигающуюся ссору. И в эту минуту, где-то далеко, в самой утробе баржи послышалось приглушённое скрежетание. Проводник какое-то мгновение недоверчиво прислушивался, потом, не выпуская лома, бросился к рубке и, лёжа на животе, полез вдоль борта куда-то под неё, к перегородке, которой трюм был отгорожен от машинного отделения.
«Вот дуралей, — подумал я о нерпёнке, — ну что бы тебе ещё потерпеть…»
Все стояли на борту, возле поручней, хмуро ждали, что будет. Из закутка торчали только резиновые сапоги проводника. Сапоги дёргались, елозили по настилу, а проводник раздражённо кричал что-то, не зная, как подступиться к зверьку.
Я отвернулся от ветра, чтобы прикурить. В эту минуту послышался смех. Хохотали весело, заливисто, и только Санька пытался остановиться, не мог и лишь выговаривал сквозь хохот:
— Ай да зверюга! Ай да у-умница!..
Проводник стоял взъерошенный и оглядывал всех колючими глазами.
— Что произошло? — спросил я, подходя.
— А ничего, — ответил он. — Измазалась нерпа в мазуте, как чёрт, а они ржут…
Нерпёнок был неузнаваем. Его красивая шкурка вся была в бурых маслянистых пятнах. И только глаза — усталые и затравленные — смотрели знакомо ещё, но уже как-то безразлично.
Санька наконец перестал смеяться, озорно подмигнул нам и предложил проводнику:
— Хочешь, мыла дам?
— Зачем? — не понял проводник.
