После этой истории, — закончил Осмоловский, — мы не раз еще встречались с немцами, хлопали их поодиночке, как волков, занимались разведкой и по радио передавали нашим о движении немецких войск…
Глядя в потухающее пламя костра, Осмоловский задумался. Громко храпел Близнюк, вздрагивал во сне пленный немец, а человек в башлыке все шагал и шагал по снежной вершине буруна. Осмоловский тряхнул головой и закричал:
— Иван Павлович! Иди, брат, погрейся, а я подежурю.
Иван Павлович подошел к нам, стряхнул с усов колючие льдинки и сел у костра. Красноватое пламя осветило его суровое, покрытое морщинами лицо, густые брови, печальные глаза. Он хмуро взглянул на дремлющего немца, отодвинулся от него и прохрипел:
— Видеть их не могу, фашистов проклятых…
Немец пошевелился, вздохнул и лег на бок. Иван Павлович тронул его за плечо.
— Вставай!
Пленный испуганно вскочил, заморгал и застыл, вытянув руки по швам. Это был невысокий, крепко скроенный, коренастый человек лет сорока пяти. На нем была серо-зеленая солдатская шинель без погонов — от них торчали одни пуговицы — с засаленным темным воротником. Под полами шинели топорщились широкие, раструбами, голенища стоптанных сапог. Помятая пилотка с оловянным орлом и матерчатой кокардой наполовину скрывала низкий и узкий лоб.
Меня поразило лицо пленного: оно было почти коричневым, заросшие черной щетиной щеки отливали блеском старой меди. Такого темного лица я не видел ни у одного немца.
Я неважно знаю немецкий язык, но мне хотелось поговорить с пленным, и я на всякий случай спросил его по-английски:
— Are you german?[1]
Пленный моментально приложил руку к пилотке и ответил, четко выговаривая английские слова:
— Yes, sir. I am german[2].
Но потом, должно быть спохватившись, он пробормотал:
— I do not speak English[3].
Видя, что немец старается скрыть знание английского языка, я прикрикнул на него.
— Your name[4]? — спросил я.
Немец снова приложил руку к пилотке и ответил:
— Kurt Maul[5].
В это время проснулся Павел Близнюк. Уже начинался поздний зимний рассвет. Снег прекратился, и яснее обрисовались вокруг белые буруны. Близнюк зевнул, встал, затянул пояс и сказал:
— Поедем, пожалуй. Уже пора. Генерал Селиванов ждет нас к двенадцати.
Мы затоптали костер, сложили вещи и уселись в машину. Пленного посадили рядом со мной. Партизаны вскочили на коней. Васильев кивнул шоферу:
— Трогай помаленьку.
«Газик», сердито урча, поскрипывая песком и снегом, пополз на первой скорости. Следом за нами затрусили партизаны.
