Следующая дверь вела в столовую-кухню, в некоторых случаях служившую и спальней. Дальше шли непосредственно спальни с деревянными топчанами, сундуками и другими лежаками.
В столовой возле окна устанавливался самодельный обеденный стол с такими же табуретами ручной топорной работы.
Основной запас дров хранился рядом с домом. Все продукты колхозники выращивали на своих небольших участках. Корова была главной кормилицей. Одна большая печь отапливала все помещения, а в большие морозы на ней можно было спать всей семьей.
Баня в селе была, но большинство жителей купались дома в мисках, используя коричневое хозяйственное мыло. Окна практически никогда не открывались. Во всех домах воздух был спертым с одинаковым запахом кваса и бедности.
В некоторых избах в центре большой комнаты висела привинченная к потолку пружина конической формы с расширением книзу. Выполнена она была из стали, вероятно, высокого качества еще дореволюционной закалки, а служила для подвешивания детской люльки. Достаточно матери качнуть эту конструкцию, и можно прилечь поспать минут на 30–40 — ребенок в это время укачивался «в автоматическом режиме».
Первый спутник уже был запущен на орбиту Земли…
Колхозники, превращенные в крепостных, и недавние зэка смотрелись на этом фоне чужеродно и неестественно в этом крае, бывшим когда-то свободолюбивым.
Посреди села был установлен десятиваттный громкоговоритель-колокол. Абонентскую плату за его работу должен был оплачивать колхоз, но не платил. Я посоветовался со своим руководством, и отключил эту линию. Через несколько дней ко мне подошел как всегда подпитый председатель, и объявил, что я — политический преступник, который лишает колхозников правительственных и прочих сообщений. Пришлось в доступной форме объяснить ему, что эти сообщения должны оплачиваться бухгалтерией возглавляемого им колхоза. Председатель глубоко задумался и отошел. Еще через день он радостно мне сообщил, что колокол снят, и, если я не включу эту линию, его мне не видать. На том и порешили. Колокол был не новым, и я его списал.
По радиоточкам стали передавать выступления Н. С. Хрущева, терзающие душу пенсионерам, работающим на предприятиях и уже «едущим с ярмарки». Возможно, первый секретарь имел в виду престарелых членов ЦК, занимавших свои посты со времен Сталина, но бодрое начальство поняло его речи по-своему — принялось энергично увольнять пожилых квалифицированных рабочих и руководителей среднего звена.
