Сатия взглянула на него с надеждой:
– Да, доктор, да! Нельзя сдаваться! Мы еще раз приведем сюда Эстер.
Она с улыбкой отвернулась, но Эстер заметила панический взгляд Попджоя из-за очков. Он понятия не имел о том, как восстановить память погибшей пилотессы. Рано или поздно даже Сатия должна будет понять, что все попытки вернуть подругу из Страны, не ведающей солнца, обречены на неудачу. А когда она это поймет, Эстер станет ей не нужна.
«Я умру здесь, – думала девушка, пока ее вели под конвоем обратно в камеру и запирали дверь на замок. – Или Сатия меня убьет, или это сумасшедшее чудище. Я никогда не увижу Тома, не смогу его спасти, и он тоже умрет в рабских подвалах Архангельска, умрет, проклиная меня».
Она медленно съехала по стене вниз, скорчилась жалким маленьким комочком. Было слышно, как шумит море, накатывая на скалы Разбойничьего Насеста; его шум был таким же холодным, как голос нового Сталкера. Было слышно, как осыпаются с прогнившего от сырости потолка крупицы краски и цемента и как что-то скребется в старой трубе отопления, – этот звук напомнил Эстер Анкоридж. Она стала думать о мистере Скабиозе, о Сатии, и о том, на что только не способны люди в отчаянной попытке удержать того, кого любят.
– Том! Ах, Том! – всхлипывала она, представляя, как он живет себе в Анкоридже, спокойный и счастливый, и даже не догадывается, что она пустила по его следу громадный хищный Архангельск.
Прошел день, другой, потом неделя, потом еще одна, и еще. Анкоридж повернул на запад, обогнув северную оконечность Гренландии, то и дело высылая вперед разведывательные команды на санях для проверки прочности льда. Ни один город еще не проходил этим путем, и мисс Пай не доверяла навигационным картам.
У Фрейи было такое чувство, словно она и сама вступила на неизведанную территорию. Почему она так несчастна? Почему все вдруг стало так плохо, а ведь казалось так хорошо и правильно? Она не могла понять, почему Том отвергает ее. «Неужели он все еще тоскует по Эстер? – думала она, протирая маленькое окошечко в пыли, покрывающей зеркало в ее туалетной комнате, и рассматривая свое отражение. – Не может быть, чтобы он предпочел ее мне!»
Иногда, шмыгая носом от жалости к себе, она сочиняла хитроумные планы, как снова завоевать Тома. Иногда начинала сердиться и расхаживала по пыльным коридорам, бормоча про себя все, что должна была бы сказать во время той ссоры. Раз или два поймала себя на том, что подумывает, не отдать ли приказ отрубить ему голову за государственную измену, но палач Анкориджа (очень старенький джентльмен, чья должность носила чисто церемониальный характер) тоже умер, а у Смью едва ли хватило бы сил оторвать топор от пола.
