Полный разгром контрреволюционного белорусского национал-демократизма должен сопровождаться всемерным усилением борьбы против великорусского шовинизма, который, как показывают факты, на деле смыкается на данном этапе с контрреволюционной работой белорусских националистов, способствуя со своей стороны усиленному проявлению этого местного национализма».
Поблагодарим Алексея Степановича за помощь и продолжим рассказ.
Близость польской границы, а пролегала она всего в 60 км от Минска, была сполна использована сталинистами для нагнетания в республике атмосферы шпиономании, для кровавых расправ над многими простыми людьми, чья «вина» состояла только в том, что у них в буржуазной Польше жили родственники или знакомые. А если кому-то довелось хоть однажды побывать у них в гостях, то за этим фактом почти неотвратимо следовало обвинение в связях с дефензивой — польской разведкой, — арест, жестокие допросы и «признание», что во время поездки «был завербован», а затем собирал сведения о положении дел в советском сельском хозяйстве, на строительстве, железной дороге, в промышленности — в зависимости от рода занятий арестованного. Как правило, заканчивалось обвинительное заключение не требующим доказательств утверждением: «Готовился к борьбе в советском тылу, когда Польша нападет на нашу страну».
Таких документов немало хранится в архивах. Сегодня их нельзя читать без искреннего недоумения и горечи, но за каждым из них стоит чья-то трагическая судьба — практически все «дела о шпионаже» завершались одним приговором: высшая мера наказания.
Повторимся, не хотелось бы, чтобы разговор о белорусской специфике сталинщины подтолкнул кого-нибудь к заключению, что тридцатые годы в республике резко отличались от общей ситуации в стране, что, бросив главные силы на разгром «нацдемовщины», опричники Сталина ослабили атаки на представителей других социальных групп и движений. Отнюдь, все совершалось по законам какой-то дьявольской центробежной силы, когда репрессии, как волны, рождаясь сначала в центре, постепенно набирая мощь и заряжась инерцией, неумолимо накатывались затем на окраины. Здесь они дополнялись честолюбивым угодничеством некоторых местных «активистов», сознательно или невольно подогревавших атмосферу подозрительности и доносительства, и обретя таким образом уже несколько иную, региональную окраску, сметали в слепой жестокости то мнимых оппозиционеров-троцкистов, то национал-уклонистов, то спецов-вредителей, то «контрреволюционеров, ведущих антисоветскую агитацию и подрывную деятельность, выступающих против колхозов, против индустриализации, состоящих в фашистско-шпионских организациях и готовящихся к вооруженной борьбе за свержение Советской власти».
