Куропаты. Следствие продолжается | страница 113
И еще одна небольшая цитата. Из «Истории Белорусской ССР»:
«В 1923 году партизанское движение распространилось на большую часть территории края. Общая численность партизан в это время составляла около 6 тысяч. В числе наиболее известных руководителей партизанских отрядов и групп были К. Орловский, С. Ваупшасов, В. Корж, А. Рабцевич, Ф. Яблонский, К. Такушевич и другие» (Минск, 1975, с. 64–65).
А теперь возьмем в руки архивно-следственное дело К. Н. Такушевича, полистаем собранные в нем документы.
В особое совещание при НКВД Союза ССР,
гор. Москва. От подследственного
Минской тюрьмы УГБ НКВД БССР, камера 26,
младшего лейтенанта УГБ НКВД запаса,
члена ВКП(б) с 1926 года, бывшего Красного партизана
Такушевича Константина Николаевича
Я арестован 1 сентября 1937 года. Следствие якобы закончено 19 марта 1939 года, и мне устно объявлено, что материалы направлены на рассмотрение особого совещания.
Таким образом, несмотря на то, что я никогда не совершал преступления по ст. 68 УК БССР и никогда не было причин косвенного или прямого характера, чтобы я мог стать на путь этого гнусного, позорного преступления, мое следствие (которое нельзя назвать следствием) проводилось с начала до конца при самых грубых нарушениях ревзаконности. И вдруг оно оказалось законченным и передано на особое совещание для привлечения меня к ответственности за никогда не совершенное преступление.
Для ясности разрешите привести факты о нарушении ревзаконности, как, например:
Следствие, не имея никакого материала, которым можно было бы изобличать, подвергало меня систематически самым ужасным, нечеловеческим, зверским избиениям и пыткам. Это проявлялось со стороны всех следователей, ведущих мое дело: Цейтлина, Саголовича и Писарева.
С первого вызова на допрос у меня стали вымогать ложное показание. Едва я переступил порог кабинета следователя, как Цейтлин мне заявил: «Пиши о шпионской деятельности». Предложил бумагу и карандаш. Когда я ответил, что шпионажем никогда не занимался, тут же посыпались тяжелые удары трех человек, и я через 3–5 минут был в обморочном состоянии. А привели в чувство — и все повторилось снова.
Меня били палкой, кулаками, носками и каблуками сапог, мраморным прессом; четверо суток секли скрученным шнуром от настольной лампы, пока не изорвался шнур; несколько суток я сидел на ножке табуретки; до последних сил стоял на полусогнутых ногах с вытянутыми руками; по 4–5 часов заставляли делать приседания, при этом надевали шинель, натягивали на уши шапку и ставили около горячей батареи; сажали на край стула, на второй клали ноги, затем стул выдергивали, и я всей тяжестью ударялся об пол. Над почками была опухоль… Подвешивали вверх ногами и били. Между пальцев закладывали карандаши и сжимали, причиняя ужасную боль. Рвали волосы на голове, на бороде, и они долгое время не отрастали. Однажды всю ночь продержали в противогазе, периодически зажимали выдыхательный клапан, а когда задыхался, его временно открывали. Не раз надевали смирительную рубаху и избивали до обморочного состояния.