– Тише, Майкл Фрэнсис, – шипит Моника. – Просто дай ей ответить.
– Не говори мне, что делать, – огрызается он.
– Буду, если захочу.
– Не будешь. Это мой дом, и…
– Не начинайте, вы, двое! – кричит Гретта. – Нам только этого не хватало. Как вспомню вас детьми, как мы славно жили, поверить не могу, что со всеми вами стало. Поверить не могу, что вы просто…
– По-моему, это нечестно, – говорит Майкл Фрэнсис. – Это вранье. Просто дико, что нам не сказали, что Фрэнки еще жив. То есть я знаю, что он был замешан во всяком, но он же член семьи, он папин брат, побойтесь бога. Разве у нас нет права знать…
– Мы не знаем, был ли он в чем-то замешан, – выкрикивает Гретта, выпрямляя спину, в вечном стремлении развеять дурные слухи об ирландцах как таковых. – Говорят, что Фрэнки приговорили неправомерно. Из-за неверного опознания. И я всегда думала, что…
– Женщина, – внезапно говорит Ифа, – которая сбежала с Фрэнки. С ней-то что?
Гретта резко поворачивается к младшей дочери.
– Ты о чем? – бросает она.
– В смысле, что с ней случилось? Что там за история? Они из-за этого поссорились? Из-за того, что она ушла от папы к Фрэнки?
– Что? – произносит Гретта, затем выговаривает: – Нет, – потом исправляется: – Я не знаю.
Ифа хмурится.
– Там было серьезно… В смысле, они с папой до того были помолвлены или что?
Гретта старательно держит лицо.
– Мам? Папа был помолвлен с той женщиной до того, как она сбежала с Фрэнки?
Гретта сидит очень тихо, словно малейшее движение может что-то выдать.
– Они были женаты, – выдыхает Моника.
Гретта закрывает глаза.
– Так они что… развелись? – спрашивает Ифа, произнося последнее слово шепотом, потому что так его полагается произносить при Гретте, словно это название какой-то смертельной болезни, которой можно заразиться, если произнести его вслух, особенно с тех пор, как подобное случилось с ее собственной дочерью.
– Я… Так и не скажешь.
Ифа склоняется вперед.
– Не скажешь?
– Нет.
– Почему?
– Потому что… потому что я об этом… с ним не говорила.
– Ты с ним об этом не говорила?
– Нет.
– Никогда? Ни разу?
Моника видит, что Ифа слишком давит. Она вот-вот подтолкнет Гретту туда, где бушует гнев, где ее охватит и защитит злость. Моника жестом велит Ифе остановиться, сбавить обороты, но Ифа не обращает внимания.
– Ты хочешь сказать, что никогда не говорила с папой о его прошлом браке? Не задавала вопросов, когда он тебе рассказал? Тебе вообще не было интересно, что там было?
Гретта теребит воротник. Смотрит в стену, в зеркало, губы сжаты в нитку. Моника чувствует, что надвигается гроза и нужно ее отвести: если позволить Гретте и Ифе продолжать в том же духе, все пропало.
