Он сделал вид, что не слышит, просто пошел дальше.
Возле нее материализовалась Моника с аккуратно заплетенными косичками, пробор делил ее голову надвое, как меловая черта.
– Я возьму, мама.
Гретта похлопала ее по плечу.
– Не трудись, она для тебя слишком тяжелая, детка.
Моника взглянула на нее. Гретта ощутила луч этого взгляда, словно он обжег ей кожу. Она никогда не могла ничего скрыть от Моники, совсем ничего. Бесполезно было и пытаться. Еще до того как Моника начала говорить, Гретта понимала, что этот ребенок все про нее знает, и наоборот. Она привыкла к невидимому телеграфному проводу, соединявшему их: по нему весь день шли сообщения, о которых никто не догадывался.
– Не трудись, – повторила она дочери.
Моника вытянула сумку с покупками из рук Гретты. Пошла вперед, отдала брату, который был на десять месяцев старше, но на целый фут выше, и вернулась к Гретте. Взяла ее за руку.
– Тебе нехорошо, мамочка? – спросила она.
Ее белое от тревоги лицо было запрокинуто вверх, чтобы смотреть на Гретту.
– Все хорошо, лапонька, – произнесла Гретта сквозь волну боли, сумев сохранить ровный голос. – Все хорошо.
Дома Моника налила Гретте чашку чая (Гретта не сказала, что одна мысль об этом, именно сейчас, вызывала тошноту). Моника отправила Майкла Фрэнсиса к соседям, у которых был телефон, чтобы соседка позвонила их отцу: номер уже несколько недель был записан на листке, висевшем в кухне на холодильнике.
Гретта стояла, вцепившись в спинку стула, – потому что схватки пошли часто, почти без перерыва; раньше так быстро не бывало, ни разу, когда ей приходилось через это пройти, – когда в дверях гостиной появилась соседка. У нее было четверо детей, трое жильцов, муж погиб на войне, и жила она на Гиллертон-роуд всю жизнь. Они с Греттой одно долгое мгновение смотрели друг на друга, и Гретта как никогда ясно поняла, что Моника перехватила этот взгляд, перетащила его на себя, пытаясь прочесть, что не было сказано вслух.
– Сейчас вернусь, – вот и все, что сказала соседка.
Гретта хотела отпустить стул, но поняла, что не может. У нее онемели руки, их кололо словно иголками и булавками.
– Теперь уже недолго, – попыталась сказать она, заметив, что голос у нее стал немного невнятный. – Тебе ведь не терпится увидеться с…
– Папы не было на месте, – произнес Майкл Фрэнсис, казалось, очень издалека, с порога комнаты.
– Что? – сказала Моника.
Тише, хотела сказать Гретта, тише, вы что, не видите, я пытаюсь собраться с силами.
