Он хотел сказать: «Но ведь я не хотел, чтобы так вышло». Хотел повернуться к жене и ответить: «Я этого не хотел, и мне жаль, что так получилось». Но мог ли он, положа руку на сердце, уверять, что это была чистая правда?
Гретта снимает коробки со шкафа в спальне, когда слышит, как по лестнице поднимается Моника. По осторожной неуверенности каждого шага она сразу понимает, что это Моника в своих босоножках из ремешков. Потом слышит, как Ифа, которая сидела у себя, вырывается на площадку, чтобы наброситься на Монику. Гретта хмурится. Она надеялась, что Ифа легла поспать.
– Что ты имела в виду, – слышит она требовательный голос Ифы, – когда сказала про Джо и меня?
Молчание. Гретта представляет, как Моника сейчас в своей манере холодно, вопросительно поднимает бровь.
– Что про тебя и Джо?
– Что мы с Джо были близки. Ты о чем?
– Ну, вы же были, разве нет?
Опять молчание. Гретте хочется слезть с коробки, на которой она стоит, и подойти на цыпочках к двери, но она боится выдать себя, боится, что происходящее на площадке, что бы там ни случилось, прервется, свернет в сторону. Она остается на месте, неподвижно, положив руку на шляпную коробку, в которой, как она предполагает, лежит старая детская обувь. Она думала, может, Клэр что-то возьмет для своих. Может, что-нибудь подойдет Хьюи. Ноги у него большие, у этого пацана, совсем как у отца.
– Моника, ты хочешь сказать, что думаешь… что между нами… что-то было?
– Не было?
– Господи, Моника. Конечно, нет. Ты за кого меня принимаешь? Ты с ума сошла, если решила, что…
– Я не имела в виду, – цедит Моника, – такое. Я имела в виду…
Она умолкает.
– Что? – настаивает Ифа.
Она вечно настаивает на своем, с самого рождения. Не принимает отказа. Не найти никого менее похожего на ее сестру, та-то всегда была в ракушке, совсем как отец.
Отвечает Моника так тихо, что Гретта не уверена, что верно расслышала. Похоже на «ты ему сказала».
Ифа не говорит что. Она вообще ничего не говорит. Гретта нагибается вперед со своего насеста, отпускает шляпную коробку, чтобы ничего не мешало. И то, что Ифа не спрашивает, что сказала, проваливается внутрь Гретты, как камень, брошенный в пруд, потому что она всегда кое о чем смутно подозревала, а теперь оно обретает внезапную четкость. Как будто повернули объектив, сквозь который кадр выглядел размыто, и Гретта вдруг видит все ясно и отчетливо. Она проводит рукой по дереву шкафа, смахивает с края завалявшийся шарик от моли.
