Она уткнула в пол лицо и билась лбом о крашеные доски. И тут Цветица голос подала:
- Всегда в душе у вас, людей… у всех живых таятся в душах змеи. Бывает, ползают они, скрипят своею чешуею - так, что достигает этот скрежет пределов мирозданья, которому не найдено пределов. Бывает, человек уже насквозь пропитан ядом. Яд в кончиках ногтей и сбритых волосах. Во взгляде и в походке. Даже платье не скрывает, что из пор не пот, а яд сочится. Вечно Змей над человеком власти ищет, но… не всегда находит. Скрутить в клубок упругий, придавить под гнетом доброты тугую змейку злобы, ей зубы затупить, а яд отдать алхимику великому - душе своей бессмертной, чтобы свинцовое безумье злобы в златое милосердье превратить. Так поддержи, о Мать, дитя свое при входе в жизнь. Пусть ласкою, любовью и заботой с первых же часов благоуханья его во чреве, в этой маленькой Вселенной, будет обезврежена невидимая змейка.
- Цветица! Мне - любить змеенка?!
- Ни одно дитя, хоть и чужое, хоть и чуждое, хоть с четырьмя руками, хоть шерстью будь покрыто, родителей себе не выбирает. Откуда же у взрослых это право - решать вопрос о жизни или смерти? Вы, взрослые, - Судьбу свою способны хоть на йоту повернуть с ее дороги звездной? А дитя, которое от вас зависимо всецело?… Твой вздох, глоток, слеза - его. Жжет его твоя печаль огня сильнее. Крепче яда травит ненависть твоя. Живой воды скорее исцеляет движенье сердца: «Там, во мне, святое существо. А я - сосуд всего лишь, охранитель. Мне святость ту беречь, не расплескав ни капли и преумножив благодать, что детям всем даруется от века!»
- Цветица! Но за что в меня вонзился перст Судьбы?
- Чтоб из твоей невинности бессильной взошел иной цветок. Цвет беспокойства! Нет в покое света, звука, мысли. Покой и глух, и темен, и безжизнен. Лишь из раскола, муки, боли мысль восстает и чувство. Твое дитя пусть так восстанет в стремленье вечном к счастью - не к покою! Узнать он обречен, что к достиженью путь - счастливей достиженья. Узнать - и научить других.
- Но сам-то он достигнет счастья?
- Может быть. Но тут же и отринет его, чтобы не стало счастье надоевшим Прошлым. Тускнеет исполнение желанья перед желанием самим. И только это импульс посылает движенью вечному вперед.
- Ох!… Бедное мое дитя…
- Его уже ты любишь.
- Мы дышим в лад. И руки равно стынут, и ноги заплетаются, блуждая в болотах чужеродья. Но снова - вздох единый - и снова сердце бьется - и мы идем вперед - одно стремленье, вместе, разом - звук и отзвук.
