Шагов за сто-сто пятьдесят впереди из утреннего тумана материализовался дом с фиолетовыми подножиями. Меркурий никогда не встречал прежде подобных сооружений. Искрящиеся кирпичи, окна, блоки, уровни, он насчитал девять. Все искрилось бежевым, уступая территорию солнечным лучам.
Внутри здание представляло собой незнакомую ранее Меркурию парадигму пересекающихся ступеней и этажных блоков. Он преодолел девять прежде, чем достиг нужного состояния. Две гусеницы сплелись между собой на железной зеленой двери, образуя контрастный, отдающий золотом номер блока. Мягкое нажатие вниз. Дверь скрипнула и слегка отползла на входящего, выделив пару секунд на реакцию. Меркурий, чудом среагировав, перенес тяжесть на себя и слегка оттащил влево. Проход был свободен.
Меркурий вошёл в ту самую комнату из уединённого сельского домика. Вещи лежали там, где он оставил, стремясь найти лучший ночлег.
Правая половина кровати явно была занята. Предметы, стремясь утешить друг друга, буквально дышали исходящим от неё свечением. Несомненно — под одеялом Ки. Меркурий разделся до пояса, все предопределено, а раз так, нет смысла в данный момент обдумывать собственные действия, не имея никакого представления о конечном результате.
Раздевшись, Меркурий подошел к правой стороне постели. Ки открыла глаза.
Несколько строгих диссонирующих образов пронеслось перед глазами Меркурия. Они с Ки стояли где-то посреди дышащего собственной свежестью поля. Мелкие негнущиеся травинки щекотали ноги. Газон казался шарообразным. На поверхности видны были лишь они. Движение здесь потеряло прежний смысл. Меркурий бросился вперёд. Комната очертила преломлённым светом его исказившееся лицо. Все только начиналось, зародыш двинулся вверх, близость перехода совокупила в одну каждую строку его оголённого тела. За окнами что-то шумело, падало, самолёты неслись сквозь океан берегового мира, корабли возводились и рушились. Империя с треском противостояла повстанцам, ожидающим собственной казни. Испустил дух последний индеец. Со стены упала картина, трепещущим маршем теряясь в обломках разбитого тем же землетрясением шкафа. Меркурий молча вкушал каждый всплеск проникающего внутрь воздуха. Окружающее пространство изгибалось, рушилось, но шум стих, осталась только картинка.
Меркурий перевёл взгляд на непоколебимую Ки. Следовало что-то сказать, попросить или поблагодарить, представиться.
— Ты можешь ничего не говорить мне.
Единственный голос, который он слышал когда-либо.
