Наконец красавица вплыла в комнату, шурша шелком и показывая свои внушительные прелести. Она чуть припудрила волосы и действительно выглядела великолепно.
– Только не говорите, что я заставила вас ждать, – промурлыкала она. – Никогда себе этого не прощу.
Джеймс ответил с подобающей вежливостью, и они сели за стол. Разговор шел о высоких материях, ничего другого и не ожидалось от людей, следующих моде хотя бы в том, что они поздно обедали. Они обсуждали Литературу, имея в виду последний роман, Живопись, то есть Королевскую академию, Общество, состоящее исключительно из тех их друзей, которые держали кареты. Миссис Клибборн, естественно, сказала, что Джеймс, конечно, не сможет уделить ей внимание, поскольку все его мысли наверняка заняты Мэри, после чего постаралась сделать все, чтобы он общался только с ней.
– Наверное, ты находишь наш городок таким унылым, – простонала она. – Боюсь, ты помрешь здесь от скуки. – Тут она свысока оглядела дочь. – Ох, Мэри, почему ты надела это ужасно безвкусное платье? Я же столько раз говорила тебе – выбрось его, но ты никогда не обращаешь внимания на советы твоей бедной матери.
– Обыкновенное платье. – Мэри опустила глаза, засмеялась и чуть покраснела.
Миссис Клибборн вновь повернулась к Джеймсу.
– Думаю, для женщины большая ошибка отказывать себе в красивой одежде. Я уже старая, но всегда стремлюсь выходить к людям в самом лучшем виде. Реджи никогда не видел меня в безвкусном платье. Правда, Реджи?
– Любое платье тебе к лицу, любовь моя.
– Ох, Реджи, не говори этого в присутствии Джеймса. Он видит в своей будущей матери старую женщину.
Потом, уже в конце обеда:
– Не засиживайтесь за вином. Я совсем заскучаю, если развлекать меня будет только Мэри.
Миссис Клибборн питала к Мэри теплые чувства, когда та была маленькой девочкой, которую она могла изредка погладить по голове и отослать прочь в случае необходимости. Но Мэри выросла, стала проявлять характер и теперь вызывала у миссис Клибборн только досаду. Имея высокие моральные принципы, Мэри с негодованием отказывалась потакать маленьким хитростям матери. Определив границу между добром и злом, она не нарушала ее и не потворствовала желаниям миссис Клибборн. Мать же видела в этом непослушание, граничащее с преступлением. Дело дошло до того, что Мэри дерзко осудила театр, обожаемый матерью. Миссис Клибборн чувствовала, что дочь видит ее насквозь, разгадывает все маленькие уловки и хитрости, особенно если мать намеревается что-то сделать исподтишка. Удручало миссис Клибборн и то, что Мэри не унаследовала ее приятной внешности, и стареющая тщеславная красавица нисколько не сомневалась, что дочь злорадствует, подмечая каждую новую морщинку, появляющуюся на ее лице. При этом миссис Клибборн немного боялась дочери. Такую кротость и такой добрый нрав сокрушить нелегко, и, нанося удар, она старалась не только уязвить гордую душу, но и приободрить себя.
