– Разумеется, он любит тебя, – поддержал жену полковник Парсонс. – А как же иначе? Будь я молодым, сходил бы с ума от желания жениться на тебе.
– А я, Ричмонд? – улыбнулась миссис Парсонс.
– Пожалуй, мне пришлось бы пойти на преступление и жениться на вас обеих.
Они посмеялись над милой шуткой полковника, радуясь возможности разогнать сомнения.
– Вы мне так дороги, – Мэри поцеловала старика, – а я такая глупая девочка. Я поступила неправильно, дав волю воображению.
– Ты должна быть очень смелой, став женой кавалера креста Виктории. – Полковник похлопал ее по руке.
– Да, он показал себя героем! – воскликнула Мэри. – И он такой скромный, будто не сделал ничего особенного и так мог бы поступить каждый. Наверное, в глазах Господа нет более благородного поступка, чем попытка спасти своего товарища ценой собственной жизни.
– Для тебя, Мэри, это должно служить гарантией того, что Джейми никогда не сделает ничего злого или бесчестного. Доверяй ему и прости маленькие недостатки, которые есть у всех. Уверен, он любит тебя, и скоро вы поженитесь и будете совершенно счастливы.
Лицо Мэри вновь потемнело.
– Он здесь уже три дня, но ни слова не сказал о женитьбе. Ничего не могу с собой поделать… я так напугана! Хочу, чтобы он что-нибудь сказал… хоть слово, как-то показал, что я небезразлична ему. Он, похоже, забыл, что мы обручены.
Полковник Парсонс посмотрел на жену, умоляя ее взглядом успокоить Мэри. Миссис Парсонс опустила глаза. Она была смущена.
– Вы не презираете меня за то, что я так говорю, миссис Парсонс?
– Презираю тебя? Как это возможно, если я люблю тебя всем сердцем? Мне поговорить с Джейми? Уверена, он изменится, когда поймет, что из-за его нерешительности ты чувствуешь себя такой несчастной. У него самое доброе сердце в мире. За всю жизнь он никогда никого не обидел.
– Ничего не говорите ему, – ответила Мэри. – Все это ерунда. Не хочу, чтобы его побуждали ухаживать за мной.
Тем временем Джеймс задумчиво бродил по округе. Один невысокий холм сменялся другим, открывая прекрасные виды на тучные кентские поля, окруженные дубами и каштанами. Принадлежали они богатым землевладельцам, и каждое поколение холило и лелеяло их, ухаживая за полями, как за садом. Но при этом исчезало ощущение естественности и свободы. Везде чувствовалась рука человека – и в аккуратности, и в тщательном обустройстве, так что пейзаж своей выверенностью напоминал картины художников-классиков. На полях ярко зеленели всходы нового урожая, на пастбищах в траве цвели лютики; не думая о черноте ночи, они радовались солнечному свету, как раньше дождю, несущему жизнь. Пушистая головка одуванчика, увлекаемая ветерком, проплыла мимо, как символ жизни человека – игрушка судьбы, неспособная устоять перед малейшим дуновением, движимая одной целью – рассеять семена по плодородной почве, чтобы они проклюнулись следующим летом, дали жизнь цветку, воспроизвели себя и умерли.
