В общем, три раза в неделю мы приходим в бассейн и смотрим, как по голубой воде движется красно-белая шапочка, надетая на голову Павлуши Казарина. Когда он вылезает из воды, мы его уже не видим, потому что в это время бежим в душ. После того как заканчиваются тренировки у пловцов, начинается просто плавание для всех, у кого есть абонемент. Мы с Майкой второй год пользуемся абонементами. И хоть все знают, что мы школьницы, а бассейн заводской, никто не спрашивает: а вы здесь как оказались? Все знают Майку, она дочь главного инженера, а я ее подруга, меня тоже знают.
После бассейна мы приходим к нам, пьем чай, и мама говорит:
— Девочки, а вы не мешаете Павлуше Казарину тренироваться? Может, он чувствует ваши взгляды, они его сковывают и он не может установить рекорд?
— Нет, — отвечает Майка, — мы ему не мешаем. На него смотрят все без исключения, и это его не сковывает, а наоборот, воодушевляет.
Когда Майка так говорит, мама смотрит на нее с удивлением, и взгляд ее выражает: «Теперь мне понятно, почему моя дочь тебе подпевает». Борис Антонович говорит иное: «Некоторые юноши для того только и занимаются спортом, чтобы на них смотрели такие восторженные девочки, как вы».
Мы с Майкой фыркаем. Во-первых, опять это противное словечко «юноши», во-вторых, мы совсем не восторженные, а наоборот, считаем себя проницательными и мудрыми…
Борис Антонович, по-моему, не замечает, что мы с ним в последний год поменялись ролями: раньше он меня опекал, теперь я как бы над ним шефствую: мою пол в его комнате, отношу его белье в прачечную. Он не замечает, как сдал за последнее время, а я вижу. Приходит на кухню, ставит на огонь кружку с водой, бросает туда яйцо. Вода закипает, яйцо бьется о стенки кружки, вода вдруг пенится, словно молоко, и растет, заливает огонь, на кухне пахнет газом. А он сидит на табуретке с часами в кулаке, глядит на минутную стрелку.
— Вы же не любите вкрутую, — я открываю форточку, меняю в кружке яйцо и зажигаю газ, — вы любите всмятку.
— Я задумался, — оправдывается он, — но это не склероз.
— Когда есть мысли, — говорю я, — человек всегда задумывается. Но перед этим он гасит на газовой плите огонь.
— Да-да, — Борис Антонович поддакивает, хотя вовсе со мной не согласен. — Если бы я жил в квартире один, я бы всегда гасил огонь, перед тем как задуматься. Но здесь рядом ты, и я отпускаю вожжи. В моем подсознании где-то сидит, что ты придешь, откроешь форточку, не дашь мне пропасть…
