Господи, мало всего, так он еще — Дориан.
Анна молчала, и я не знала, что ей сказать. Тогда она решила мне помочь:
— Это бред сумасшедшего, да?
Если бы. Но это был не бред. Анна опять бросилась мне помогать:
— Напустил тумана, вместо того чтобы честно сказать: я на тебе не женюсь, да?
— При чем здесь туман, — сказала я, — он вполне членораздельно написал, что присвоить его никому не удастся. Еще они говорят, что их никто не понимает. Была одна необыкновенная женщина, которая понимала, но она умерла.
— Почему ты о нем говоришь «они»? — спросила Анна. — Намекаешь, что это уже не первый мерзавец на Кириной дороге?
— Почему на Кириной? Они любят просто выходить на дорогу. Но они не мерзавцы. Это что-то другое.
Анну мои слова успокоили, глаза стали опять как изюминки, соломенные пряди волос заискрились золотом. Она глянула на дверь и перешла на шепот:
— Когда я в пятый или шестой раз перечитала это письмо, знаешь, что мне показалось? — Анна прыснула и прикрыла ладонью нос и губы. — Я была уверена, что этот Дориан импотент. Сама подумай, зачем нормальному мужчине надо, чтобы его любили, мучились бессонницей, ревновали, если сам он ни на что не способен?
— Кто он такой? Где работает?
— Там же написано — человек искусства.
— Артист, музыкант?
— Драматург, — сказала Анна, — я его видела несколько раз у нас во дворе, но мельком, сверху, с шестого этажа. Похож на режиссера.
— У них есть отличительная черта?
— Есть, — подтвердила Анна, — рубашечки. Такие чистенькие, невзрачные, но очень дорогие.
«Рубашечки» доконали меня.
— Анна, давай закругляться. Что я должна сделать?
— Поговори сначала с ним, потом — с Кирой.
— Ни больше ни меньше? И что я должна им сказать?
— Найдешь что. Киру надо спасти. А этого «великана» припугнуть. Я не обольщаюсь, что его можно затащить в загс.
— Спасибо за доверие. Но не кажется ли тебе, что ты зарываешься? Даже золотая рыбка не согласилась быть на посылках. А там все-таки было за что: вернули жизнь, бросили в воду.
Анна спокойно выслушала мой отказ, и опять ее лицо переменилось, на этот раз оно выражало растерянность.
— Что же мне делать? — спросила она. — Я так на тебя надеялась.
С молодости Анна вьет из меня веревки в свои так называемые трудные жизненные минуты. И сейчас я не могла вот так просто взять и расстаться с ней. Конечно, заманчиво сказать: с этим не ко мне, пока. Но она уйдет, а я останусь, и тут же начнет меня точить раскаяние: денег бы ты ей одолжила, это не требует ни риска, ни душевных трат, а пришел к тебе человек с нестандартной бедой, и ты уже: ах, вы ошиблись дверью, я вам не золотая рыбка на посылках.
