Павел Петрович усмехнулся:
- Во-первых, это не так просто, как тебе кажется. Поймают… Поймают, к стенке поставят и… как тех цыган.
- Ну и пусть! - Лицо Юты побледнело.
- «Пусть», говоришь? А какая нам с тобой от этого польза?..
В сенях послышались шаги. Кто-то долго топал сапогами, будто стряхивал снег. Наконец дверь отворилась. Вошли мужчина и женщина. Переглянувшись между собой, извинились.
- Так что мы от общества… - начал было мужчина и запнулся.
- С просьбой к вам, Николай Алексеевич… - продолжала женщина.
Но теперь мужчина перебил её:
- Может, мы и неверно что решили…
Дальше так они по очереди и говорили - фразу женщина, фразу мужчина:
- Перебиваться ведь как-то надо…
- Не вечно ведь…
- Пришлют на завод какую-нибудь дрянь…
- Наплачешься…
- С вами бы оно покойней было…
- Свой человек. Знаем…
- Мы просим, значит, вас…
- Примите директорство над заводом…
- Значит, не немцы, а мы даём вам эту должность…
- Уважьте, не откажите, Николай Алексеевич.
Они замолчали и посмотрели на Николая Алексеевича, а он сидел, совершенно сбитый с толку, не зная, что ответить. Он хорошо знал их, Демьяна и Марью Спиридоновых, скромных, честных работников завода, отказавшихся эвакуироваться только потому, что мать Марьи доживала последние дни, лежала пластом на печи и тревожить её было нельзя. Он, наверно, рассердился бы на них или резко возразил бы им, если бы не слова Демьяна Спиридонова: «Мы от общества».
Наступило тягостное молчание, которое привело Николая Алексеевича в полное замешательство. Как поступить? Хоть бы кто-нибудь подсказал разумное решение! Павел Петрович мог бы, но он уткнулся в тарелку, всем своим видом говоря: «Это меня не касается».
Николай Алексеевич встал, подошёл к печке, снова присел к столу, передвинул с места на место тарелку с супом. Рука машинально потянулась к плетёнке с хлебом.
Спиридоновы ушли. За ними тоненько скрипнула дверь, но Николаю Алексеевичу показалось, что дверь взвизгнула.
- Ну же!.. Павел Петрович! - очнувшись, воскликнул он.
- Не знаю, не знаю. - Павел Петрович поднял руки с растопыренными длинными пальцами и замотал головой. Он словно нарочно решил сегодня помучить Николая Алексеевича.
- Я буду ваших коз пасти, дедушка, - вдруг заявила Юта. - С утра и до вечера. Можно?
Павел Петрович тяжело вздохнул, затем встал и, поблагодарив за обед, сказал:
- Через неделю, Алексеевич, приду к тебе наниматься на работу. Примешь меня чернорабочим. Вот так. А пока прощайте, люди добрые! - И ушёл.
