Я был возмущен словами Губжокова. Он ничего не понял. А ведь клялся на собрании, говорил, что все осознал, давал обещание исправиться и снова завоевать уважение народа!
Я не стал скрывать своих чувств и резко высказал Амирбию все, что думал о его деятельности.
— «Был Губжоков и нет Губжокова»! Что же, в таких случаях у нас говорят: «Сделав зло, на хорошее не рассчитывай».
Губжоков ничего не ответил и пошел прочь, все ускоряя шаг, словно хотел убежать от моих слов.
У калитки музейного двора меня поджидала Марзидан.
— Привет директрисе!
Она протянула мне свою маленькую нежную руку и, преодолев смущение, спросила:
— Скажи, о чем ты сейчас говорил с Губжоковым? Я видела, как он бросился от тебя почти бегом.
Мы вошли во двор и сели на скамейку под большим ореховым деревом.
Услышав мой рассказ, она вся вспыхнула и, к моему удивлению, начала говорить совсем о другом:
— Я помню, Ахмед, как ты еще школьником писал в своем заявлении, вступая в комсомол: «Чем жить для себя, лучше совсем не жить…»
— Ты что-то уж очень издалека начала, — заметил я.
Она покраснела еще сильнее, но продолжала:
— И вот теперь я сравниваю твое мальчишеское заявление с твоей статьей о вельможе Губжокове. Свою жизнь мы должны прожить честно, так, как писали об этом в своих заявлениях, вступая в комсомол. Написать откровенно и резко о таком авторитетном человеке, как Губжоков, — это, конечно, мужество.
— Ты находишь мужеством мое выступление в газете? — недоумевал я.
Марзидан замолкла.
— У меня сегодня все идет, как цепная реакция, — смущенно улыбнулась она. — Понимаешь, Ахмед, когда ты, чтобы облегчить труд матери, носишь воду из родника, моешь полы, не считаясь с пересудами, я вижу в этом проявление настоящей любви и нежности к матери. Вспоминаю я твою схватку со змеей в детстве. Все это, мне кажется, и есть мужество и нежность, которые украшают человека.
Меня смутили ее слова, но я был счастливейшим человеком на свете. Ведь это говорила сама Марзидан! Пытаясь скрыть свои чувства, я пробормотал:
— Ты сегодня какая-то сентиментальная…
— Не в этом дело, Ахмед. Мой вопрос, о чем ты говорил с Губжоковым, не праздное любопытство. Если бы ты стал перед ним оправдываться, я бы разочаровалась в тебе. А мне очень дорога твоя правдивость и мужественная откровенность.
«Счастливейший человек на земле, не упускай случая. На прямой разговор отвечай откровенностью. То, о чем ты мечтал, о чем думал ночами, скажи сейчас!» Но охватившая меня робость держала в тисках, не давала раскрыть рта.
