Мишакуй резко остановился, воинственно вскинул голову.
— Понимаешь, отец, адвокаты на суде по долгу службы защищают и правого и неправого. А я, ты видел сам, на сцене защищал народ. Чем я не защитник! Никто, отец, ни тебя, ни меня не упрекнет, что я защищал неправое дело или защищал народ плохо.
— Это так, но… Нет, я еще ничего не могу сказать тебе, — тихо ответил отец.
Теперь, когда отец собственными глазами видел, как восторженно зрители принимали спектакль его, Залимгерия, и других артистов, Залимгерий надеялся, что родитель простит его.
А Мишакуй… Он плелся с опущенной головой, думая о том, как сельские остряки, конечно, в первую очередь сосед-недруг Дамжуко, воспользуются случаем, чтобы поиздеваться над ним.
Ему хотелось нещадно отхлестать сына, сказать, что он не хочет знаться с таким обманщиком. «Позор, срам какой! Но что делать, вовремя лозу не согнул, теперь поздно. Хочешь не хочешь — надо мириться». Но сердце не хотело подчиниться решению разума.
Не сказав ни слова одобрения или порицания, хмурый и молчаливый Мишакуй, не попрощавшись с сыном, на следующий день уехал в свой Кожеж в надежде, что новость не дойдет туда так скоро.
Но то, что он надеялся скрыть, кожежцы узнали по радио в то самое утро, когда он возвращался из Нальчика. А на третий день газеты рассказали, как и почему Залимгерий Кудабердоков вынужден был обмануть отца, чтобы учиться в театральном институте. Вот тогда и появилось в Кожеже выражение: «Выбить дурь по-мишакуевски».
Много лет прошло, прежде чем время и растущая слава Залимгерия смыли обиду и зарубцевали сердечную рану Мишакуя.
Так начинался путь народного артиста Залимгерия Кудабердокова в искусство.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ НАШЕГО КОЛХОЗА
Припомнив слова Амирбия Губжокова, что надо смело бороться с религиозными пережитками, я решил выступить по кожежскому радио. Я говорил о том, что Коран делит всех людей на правоверных и неверных — гяýров.
— Кто эти отсталые люди? — вопрошал я. — Это старики и старухи, одурманенные религией. Назло им превратим старую заброшенную мечеть в музей, в дом братства, где покажем родство людей разных национальностей!
Затем я обратился к кожежцам с просьбой помочь нам принести в мечеть орудия труда, предметы бытового обихода, старинные изделия. Я был уверен, что мои земляки не пожалеют ничего для своего музея.
Очень довольный своей речью, я вернулся в правление колхоза, где народ уже собирался на открытое партийное собрание.
