— Ажагáфу сыграй! — крикнул кто-то.
— Ажагафу! — дружно подхватили все.
Залимгерий не сразу принял заказ публики. Но когда зал принялся скандировать «а-жа-га-фу!», он вышел на авансцену и, подняв обе руки, сказал:
— Сдаюсь!
И вот из-за кулис появился ажагафа — ряженый, в козлиной шкуре, в маске с рогами.
Потеснив воображаемую толпу зрителей длинной палкой, ажагафа очистил место для танца. Он поднял руку — приготовился, сам заиграл на губах мелодию и пустился в пляс. Танцевал ажагафа неловко, неуклюже, в неуверенных нелепых движениях угадывался захмелевший старик.
Еще не стихли аплодисменты, а он уже стал одним из зрителей в толпе. Надменный, солидный, преисполненный собственного достоинства, он с презрением смотрел «мужицкий» танец…
Залимгерий — многоликий ажагафа, в каждой сценке создавал психологически точный, всем понятный образ, характер.
Искусство его протягивало невидимые нити понимания между ним — артистом — и публикой, поэтому легко было понять, отчего Залимгерий был всеобщим любимцем.
…Мы возвращались вместе с Залимгерием. Вечер был теплый. С гор дул легкий освежающий ветерок. Полная луна серебрила улицы, листву, крыши домов.
Мы шли медленно. Залимгерий беседовал с Леонидом Петровичем. Я прислушался.
— До революции культура наша была подобна побегу, придавленному валуном, — говорил Залимгерий. — Знаете, у нас в горах бывают такие ливни, которые, как щепку, смывают с места огромные камни. Освободившись от гнета, побег постепенно оправляется, потом начинает буйно расти, удивляя мощью и яркостью цветения. Так и социалистическая революция освободила угнетенные народы, пробудила их к новой жизни. А новая жизнь требовала знаний, культуры. И вот тут культура русского народа сыграла поистине великую роль. Всем нам она стала аталыком, полным любви и заботы…
Мы подошли к дому. Залимгерий сказал, что завтра уезжает, и попрощался.
— Мне надо поговорить с тобой, — сказал я ему.
— Пожалуйста. Время еще не позднее, идем к нам.
Во дворе, под яблоней, на скамейке сидел Мишакуй. Был он в преотличном настроении.
— Эй, владычица! — крикнул он жене. — Накрывай стол, да поскорее.
Залимгерий поспешил на помощь матери.
— Ну, что скажешь? — обратился ко мне Мишакуй.
— О чем?
— Чтоб тебя болезнь живота поразила! «О чем, о чем»! — передразнил он меня. — О Кудабердоковых, о Залимгерие, о его отце, ты должен всех их показать в музее.
— Достойный и уважаемый род Кудабердоковых имеет интересную историю и тяжелую судьбу, он занял место в нашем музее. А что касается твоего сына — народного артиста Залимгерия, нет ему равного во всей республике.
