Вверх по стволу ползла большая змея с черной зубчатой полосой вдоль оранжевой спицы. А на одной из верхних веток прилепилось гнездо горлицы. Два птенца высовывали из гнезда головы и неумолчно пищали.
— Палку!.. Ищите палку! — Эльдар и вслед за ним ребята бросились в лес, а я остался на поляне.
Змея медленно ползла к гнезду. Горлица отчаянно кричала, словно предупреждая птенцов, а они верещали, прося пищу.
«Что же делать? Неужели вот так стоять и ждать, пока змея расправится с беззащитными птенцами?» — думал я.
А змея была уже совсем близко от гнезда.
«Будь что будет!» Я бесшумно подобрался к дереву, схватил змею за скользкую, холодно-чешуйчатую шею и оторвал от ствола. Высунув раздвоенный язык, змея угрожающе зашипела. Чувствуя, что мне не задушить гадину, я изо всех сил ударил ее о толстый ствол соседнего дерева. Оглушенная, она обмякла. И когда прибежали ребята с палками, я бросил змею им под ноги:
— Приканчивайте!
Пернатое семейство успокоилось, а мы, пожелав ему добра и мира, углубились в лес.
То ли потому, что побывал в весеннем лесу, то ли оттого, что так удачно расправился со змеей, а скорее всего, оттого, что снова был среди друзей и нес в руках охапку черемши, которую так любил отец, — я возвращался домой в чудесном настроении. Я снова чувствовал себя уверенным и смелым и совсем не думал, как оправдаюсь перед Герандоко за неприготовленные уроки и как объясню дома, где пропадал целый день. Поэтому вопрос матери, был ли я у Герандоко, застал меня врасплох. Я пролепетал первое подвернувшееся на язык слово: «Был».
— А откуда у тебя черемша? — спросила диса.
У вранья есть своя логика. Сказав одну неправду, пришлось сказать и другую:
— Мне дали ее ребята…
Но ложь, будь она трижды проклята, без ног: убежать не может и очень быстро обнаруживается.
Едва мать успела зажечь керосиновую лампу и начала готовить ужин, как пришел обеспокоенный Герандоко:
— Что случилось, Ахмед? Почему тебя не было?
— Значит, ты меня обманул?! — упавшим голосом сказала диса.
Я покраснел.
Тик-так, тик-так… — насмешливо стучали ходики. Я готов был сорвать их со стены и выбросить в окно.
Исподлобья взглянул на мать. Выражение ее лица было суровое. Перевел взгляд на Герандоко. Он смотрел на меня с чуть иронической улыбкой, видимо хорошо понимая мое состояние. Я, как улитка, втянул голову… Ну для чего было врать?..
Молчание становилось невыносимым.
— Вот видишь, Ахмед, солгав, ты казнишь сам себя. И матери не сладко видеть тебя таким. — Герандоко вдруг обратился к дисе: — Но, пожалуй, Наго, в том, что произошло, есть и моя вина. Целый месяц парень занимается — ни часу отдыха, вот и…
