Мы были женаты около месяца, когда он впервые вообще не явился ночевать. Несколько раз он приходил после полуночи, но теперь полночь давно миновала, а его всё не было. Он даже не позвонил. Я ждала в наших комнатах наверху. Мать, словно акула, почуявшая кровь, начала нарезать круги. То есть она-то вроде бы спала в своей постели на первом этаже, но наверняка не смыкала глаз, чтобы услышать, во сколько он явится домой. Готова поспорить, она каждую ночь так делала. В час ночи она была настороже. В два часа ночи постучала мне в дверь. В три часа мы всей семьёй сидели в гостиной и ждали Генри.
В доме родителей была большая входная дверь, и мы все — мать, отец и я — сидели полукругом, глядя на неё. «Где он? — спросила мать. — Твой отец никогда так поздно не задерживается без звонка». Отец был святым, наверное. Он и слова ей поперёк не говорил. За все сорок лет их брака ни разу не пропадал на всю ночь. Фактически он вообще ни разу не уходил, не сообщив матери, куда направляется. Ни разу в жизни он не опаздывал на поезд, а если уезжал на работу на машине, возвращался максимум на пять-десять минут позже ожидаемого. И то после этого ему полночи приходилось объяснять матери, какие ужасные были пробки и как он не мог пробиться сквозь них, чтобы успеть домой вовремя.
Мать не унималась. Генри ведь не еврей — чего я ещё ожидала? В четыре утра она начала кричать, что отец не может из-за нас лечь спать. Слава богу, ему не надо было на работу прямо с утра. Это продолжалось и продолжалось без конца. Я думала, что умру.
Наконец, где-то в полседьмого я услышала, как возле дома остановилась машина. Мы всё ещё сидели в гостиной. Это было словно сигнал будильника. Я вскочила на ноги и выглянула из окна. Машина была не его, но я увидела мужа на заднем сиденье. За рулём был сын Поли, Питер Варио, и Ленни Варио тоже сидел в машине. Мать уже распахнула входную дверь, и в ту же секунду, как Генри ступил на мостовую, она накинулась на него: «Где ты был? Где пропадал? Почему не позвонил? Мы все тут до смерти переволновались! Женатый человек не имеет права так исчезать!» Она тараторила так быстро и так громко, что я и словечка вставить не успела. Просто молча стояла рядом. Мне было девятнадцать, а ему двадцать два, и мы были сущими детьми.
Помню, он остановился, посмотрел на неё, посмотрел на меня, потом, не сказав ни слова, сел обратно в машину и уехал. Мать так и осталась стоять на улице, разинув рот. Он исчез. Я заплакала. «Нормальные люди так не живут», — сказала мать.
