Метрах в пятидесяти качались кусты красной смородины: там шел страшный медведь.
— Лёня, скорей! — в ужасе закричал Шура и закарабкался выше. А когда он, забравшись на выступ, оглянулся ещё раз, то увидел, что Лёня внизу всё ещё беспомощно цепляется за камни. Кусты качались совсем близко. Шуре захотелось одним прыжком взлететь на вершину горы и бежать, бежать… Он поднял руку, уцепился за росшую в расщелине сосну и замер: «А Лёня?» Ему вспомнилось чье-то мертвое, иссиня-бледное лицо с закрытыми глазами. Шура не успел сообразить, где и когда он видел это лицо. В несколько секунд он скатился вниз. Где-то совсем близко громко дышал медведь. Шура схватил Лёню за руку и побежал вдоль ручья. Сначала ноги не хотели бежать: они подламывались, путались в траве, запинались о камни. Но скоро он перестал спотыкаться. Он бежал, как бегают во сне: не чувствовал своего тела, не замечал препятствий. Ноги двигались сами собой, и, казалось, стоит сделать ещё одно усилие, как поднимешься и полетишь. И страха больше не было. Все мысли сосредоточились на одном: надо бежать, бежать, как можно быстрее. Добежали до тупика: перед ними отвесной стеной поднимались склоны горы. Не останавливаясь, Шура вскарабкался на утёс, снял ремень, подал Лёне и они снова побежали, не чувствуя ног, забыв обо всем на свете.
Ребята остановились только тогда, когда выбрались из ущелья Прислушались: далеко внизу шумел водопад. Только теперь они почувствовали страшную усталость. Всё тело казалось избитым, кости — переломанными. Лица и руки у обоих были исцарапаны.
Медведь, может быть, не пытался их преследовать, но ребята так напугались, что решили обойти страшного зверя, и пошли на север.
Идти без тропинки, по беспорядочно нагроможденным камням, продираться сквозь заросли было очень трудно, А солнце уже опустилось совсем низко. Надвигалась ночь. Тайга становилась черной и жуткой. Ребята шли торопливо, с какой-то отчаянной решимостью, Вдруг Шура отшатнулся назад и схватил за руку шедшего сзади Лето: у самых их ног чернела пропасть. Идти дальше некуда.
Ребята испуганно осмотрелись. Было уже совсем темно. Тайга угрюмо молчала. Подавленные, опустились они в сырую траву. Одним ночевать в дикой тайге, в горах, где рыскают медведи… Ребятам казалось, что они погибли. Лёня заплакал. Уткнувшись лицом в колени, он всхлипывал все сильнее и сильнее. Ему вспомнились дом, мама, папа, сестренка Женя, котята Пушка и Дымка. Теперь он никогда никого не увидит. А что будет с мамой, когда она узнает, что Лёню в горах растерзали звери?.. Ему кажется, что сердце его разрывается от страха и горя, что он умирает. Шура не плачет, он только весь дрожит, уткнувшись лицом в сырую траву. Он тоже вспоминает дом, веселую озорную сестру Лиду. Ему становится до боли жаль, что он никогда не найдет золота и того чудесного металла, и его никогда не премируют велосипедом, и не станет он инженером, не поедет в Москву… И вообще не будет той чудесной будущей жизни, которую так хорошо умела рисовать Лида и о которой так хорошо умел мечтать он сам. И мама с Лидой умрут с горя. Его охватило раскаяние. Самое тяжелое, что теперь уже ничего нельзя исправить: он никогда, никогда не увидит мамы!.. Шура взвизгнул по-щенячьи, готовый, как и Лёня, горько и безутешно зарыдать.
